Заготовка нагрелась, и Семен вновь поднял свой неуклюжий молоток.

    – Небесное железо, – уважительно произнес Пуэмра, глядя, как лезвие секиры обретает форму полумесяца.

    – Почему небесное?

    Парень смутился; кажется, не хотел говорить о вещах, которых учитель не знает, чтобы слова его не были приняты за хвастовство.

    – Давай, телись, – буркнул Семен на русском между двумя ударами и тут же перевел: – Говори. Я преклоняю слух к твоим устам.

    – Железо бывает двух родов, небесное и земляное. Небесное посылает людям Ра, и потому оно крепкое и гибкое, а мягкое земляное привозят из страны хатти, но из него отливают лишь украшения. Бронза прочней земляного железа, но уступает небесному, такому, как твое. – Пуэмра покосился на секиру и добавил: – Конечно, ты все это знаешь, учитель. Руки твои искусны, а мудрость столь велика, что…

    – Качай! – приказал Семен, выпрямляясь. – Конечно, знаю. Я мог бы даже сделать железо хатти прочным и гибким, построив особую печь и расплавив его в огне горючего черного камня… Вот только камень этот где найти?

    – Фу-у… – выдохнул Пуэмра, обливаясь потом у рычага ножных мехов. – Ты… учитель… все найдешь… и все сделаешь… если – фу-у! – захочешь…

    Если бы так! – подумал Семен. Увы, из бронзового века не перепрыгнешь в железный ни за год, ни за двадцать лет… Да и надо ли прыгать? Знают в Та-Кем небесное железо, из никелевых метеоритов, и знают земляное, из страны хатти, но не умеют строить сыродутных печей, да и с углем напряженка… Но вряд ли он тут очутился, чтобы налаживать металлургию. Это дело пойдет своим путем, а у него найдутся другие интересы. Правда, какие, он до сих пор не выяснил.

    Сменив молоток на более легкий, Семен поправил лезвие и начал осторожно плющить обух, вытягивая его в полосу сантиметровой толщины. Звонкие удары рождали эхо под сводами мастерской, но кроме них да еще гула пламени в горне, не слышалось ничего. Городок ремесленников, примыкавший с севера к Ипет-сут, сегодня опустел; все мастера, подмастерья и ученики были на каком-то торжестве, знаменовавшем то ли первые всходы ячменя, то ли второй урожай бобов и лука. Возможно, смысл церемонии был более глубок и связан с оживлением Осириса, но в местных празднествах Семен пока что плохо разбирался. Неудивительно – как оказалось, этих праздников не перечесть! С началом половодья отмечали Техи, день вина и опьянения, в месяц мехир – праздник Сева, в паини – праздник Долины, а в середине половодья – Опет, посвященный Амону и длившийся целых одиннадцать дней. Были, разумеется, и другие даты, с политическим оттенком, вроде Первого мая или Дня Конституции – скажем, праздник Сед в честь восшествия фараона на престол. Но об этом судьбоносном дне разговоры среди мастеров не велись – или его отмечали не в каждом году, или не было поводов для радости. Что праздновать, если фараон не тот?

    На малолетнего Мен-хепер-ра и царских приближенных он поглядел, сопровождая Сенмута во дворец, на прием, устроенный перед нынешними торжествами. Сборище было многолюдное, стояли они в задних рядах, в свите казначея Нехси, и дальность расстояния не позволяла увидеть лиц; однако, как показалось Семену, юный царь сильно проигрывал в сравнении со зрелыми мужами, опорой трона. С Софрой и Хоремджедом, Хапу-сенебом и Пенсебой, градоначальником Нут-Амона, и даже со старым дряхлым Саанахтом, правителем Дома Войны… Они держались независимо, как бы намекая, что отпрыск сирийской рабыни – не истинный царь, воплощение Гора, а нечто преходящее и временное.