И какова же была правда об этом юном дарклинге? Взял ли он Эльфийские камни только для того, чтобы заставить ее отправиться на его поиски? Двигала ли им всецело его любовь к ней, как ей отчаянно хотелось в это верить? Или он все время намеревался украсть эти Эльфийские камни или любую другую магию, которая могла оказаться у него в руках? Был ли он тем самым темным существом, чего она опасалась, и служило ли ее совращение лишь для достижения его целей, и он не испытывал к ней никаких настоящих чувств или страсти? Неужели он все это время притворялся? Доводы имелись и для того, и для другого. У нее появилось ощущение, что этого уже никто никогда не узнает.

Что было, пожалуй, к лучшему. Было бы печально обнаружить, что Алею обманули, что она отдалась лжецу и вору.

Афен откинулась на спинку стула и уставилась в окно. Как много вопросов — и нужно столько же ответов, а эти ответы были в дефиците. Завтра она просмотрит записи Королей и Королев Волшебного мира в тщательно зарегистрированных родословных королевских родителей и детей. Большинство из них все еще невредимы. Где–то там отмечены Алея и ее родители. Кроме их имен не будет почти никакой другой информации, но это будет началом поисков, которые, как она теперь знала, ей предстоит предпринять.

Ее руки поглаживали рюкзак, который лежал рядом с ней, нащупывая пальцами плоскую поверхность дневника, находившегося внутри.

— Скоро ляжешь спать?

В комнату шагнула Арлингфант, маленькая, изящная, в шелковом белье. Она подошла к своей сестре и опустилась перед ней на колени, как будто с мольбой. Ее совершенное лицо — овальной формы с четкими эльфийскими чертами и темными глазами — поднялось вверх и на нем появилась улыбка, словно полумесяц выглянул из–за туч.

— Я слышала, как ты пришла. Мои чувства так же хороши, как и у тебя, Аф.

— В тебе все хорошо. Ты спала или просто лежала, дожидаясь меня?

— Просто  лежала. Я размышляла. — Она рассеянно смахнула с лица свободные пряди своих темны волос. — Дерево для меня по–прежнему такое таинственное, даже после почти восьми месяцев ухаживания за ним. Она почти никогда не общается, даже самым ничтожным образом. Она рассчитывает, что мы сделаем все, что нужно, и мы должны предвидеть, что именно необходимо сделать. Кажется невозможным, чтобы кто–либо смог это выполнить. Несмотря на то, что нас двенадцать, мы можем что–то упустить. Мы можем неправильно понять то, что видим. Мы можем сделать столько всего, что может ей навредить. Но почему–то не делаем. И это не значит, что мы не проводим каждую минуту, беспокоясь о ней.

Арлинг посмотрела в сторону:

— Сегодня, когда я чистила ее кору, работая в поврежденных местах и там, где она может заболеть, у меня возникло очень странное ощущение. Я подумала, что услышала, как дерево что–то сказало. Голос пришел просто из ниоткуда, как шепот в моем ухе. Я знала, что это не был голос другого Избранного, потому что я знаю их голоса, и этот голос был на них не похож. Я огляделась, но никого поблизости не увидела и снова услышала этот голос. А потом, когда я позвала Фриршана, мне показалось, что одна из веток дерева коснулась меня. Кончик ветки протянулся вниз, чтобы дотронуться до моего плеча. Но когда я повернулась, там ничего не было.

Афенглу протянула руку и коснулась лица своей сестры:

— Дерево — это магия, Арлинг. Не должно казаться странным, что в его присутствии происходят магические вещи. Даже такие, которые ты описала. С деревом все в порядке?

Арлингфант  кивнула:

— Кажется, все  нормально. В конце дня никто не упомянул ни о чем особенном. Только эти вот… это.

Афенглу встала:

— Хочешь стакан молока?

Ее сестра кивнула, и Афенглу прошла на кухню, открыла холодильник, взяла оттуда кувшин молока и налила два стакана.