— Все в порядке, — сказала я, крепче прижимая руку к его груди, как бы желая успокоить его неистово бьющееся сердце. — Джейми, успокойся. Ты ни в чем не виноват.

— Я пытался разбить голову о стену — только ради того, чтобы избавиться от мыслей, снедавших меня, — продолжал он почти шепотом. — Тогда они связали меня по рукам и ногам. А на следующий день Роган пришел ко мне и сказал, что ты жива, хотя, по-видимому, долго не проживешь.

Какое-то время он молчал, но я чувствовала, что его терзает боль, острая как осколки льда.

— Клэр, — наконец прошептал он. — Прости меня.

«Прости меня» — были последние слова, обращенные ко мне и начертанные на листе бумаги перед тем, как мир развалился на куски. Но теперь я относилась к этим словам иначе.

— Я знаю, Джейми, я все знаю. Фергюс мне рассказал.

Он глубоко, прерывисто вздохнул.

— Ну, ладно… — произнес он и умолк. Я положила руку ему на бедро. Его брюки для верховой езды были грубы на ощупь.

— Они сказали тебе, когда отпускали, почему тебя освободили? — Я старалась говорить спокойно, но мне это не удавалось. Бедро его напряглось под моей рукой, но голос звучал твердо:

— Нет. Разве только то, что это доставляет удовольствие его величеству. — Слово «удовольствие» было произнесено с еле сдерживаемой яростью, из чего следовало, что он и сам догадывался о причине своего освобождения, независимо от того, сообщили ему ее или нет.

Я закусила нижнюю губу, стараясь сосредоточиться и решить, как лучше рассказать ему обо всем.

— Мне рассказала об этом мать Хильдегард. После того, как меня освободили, я сразу же поехал в «Обитель ангелов» и отыскал мать Хильдегард. Она передала мне твое письмо. И все рассказала.

— Да, я ездила, встречалась с королем.

— Я знаю. — Он стиснул мою руку, и по его прерывистому дыханию я поняла, что он с трудом сдерживает гнев.

— Но, Джейми… когда я поехала…

— Боже! — сказал он и, отстранившись от меня, впился в меня взглядом. — Да знаешь ли ты, Клэр, что я… — Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Всю дорогу, пока я ехал в Орвиэто, эта картина стояла у меня перед глазами. Я видел его руки на твоем белом теле, его губы у тебя на шее, а его… его член… нацеленный тебе между бедер… и как потом этот мерзкий обрубок вынырнул из тебя… О Боже, Клэр! Сидя в тюрьме, я думал, что ты умерла, а когда ехал в Испанию, я молил Бога, чтобы так и было!

Костяшки его пальцев, сжимавшие мне руку, побелели, и я почувствовала, как хрустнули мои пальцы. Я вырвала руку:

— Джейми, послушай!

— Нет, я не хочу слушать…

— Да послушай же, черт тебя побери!

Этого эмоционального моего восклицания оказалось достаточно, чтобы заставить Джейми на миг замолчать, а потом сразу же начать рассказывать об аудиенции у короля, о его спальных покоях, о людях в колпаках, о схватке между колдунами и о смерти графа Сент-Жермена.

Постепенно, по мере того как я рассказывала, его багрово-красное лицо обретало нормальный цвет, а ярость сменялась сначала недоумением, а в конце — радостным удивлением.

— Господи Иисусе, — наконец вымолвил он.

— Теперь ты понимаешь, что у тебя на уме были сплошные глупости? — Я была необычайно взволнованна, но старалась говорить спокойно. — Итак, граф мертв. А коль скоро он мертв…

Он кивнул, улыбаясь:

— Все в порядке. Наше дело выгорело.

Я почувствовала огромное облегчение:

— Слава Богу. Ты хочешь сказать, что лекарства хорошо подействовали на Муртага?

— Вовсе нет.