Освободившись от страха и гнева, я почувствовала себя обновленной. Запах омытого дождем винограда был терпок и сладок, а благословенное тепло тела Джейми согревало меня, пока он рассказывал мне о пиратстве на море.

— Некоторые люди словно рождены для моря, Саксоночка, — говорил он. — Но боюсь, я к таковым не отношусь.

— Я знаю. Тебя укачивало?

— Ужасно, — уверял он меня.

Возле Орвиэто штормило, и через час стало ясно, что Джейми не сможет выполнить отведенную ему роль в задуманной операции.

— Я ни на что не был способен, только лежал в гамаке и стонал. Вот тогда-то я и решил, что мне тоже следует заболеть оспой.

Он и Муртаг быстро поменялись ролями, и через двадцать четыре часа капитан «Саламандры», к своему ужасу, обнаружил у себя на борту оспу.

Джейми энергично почесал шею, как будто бы снова почувствовал выступившие на ней волдыри.

— Когда они обнаружили у меня «оспу», первым их побуждением было выбросить меня за борт, и надо сказать, что в тот момент я был бы этому только рад. Ты когда-нибудь страдала морской болезнью, Саксоночка?

— Слава Богу, нет, — содрогнулась я при мысли об этом. — А что Муртаг? Надеюсь, он остановил их?

— О да. Он ужасно свирепый, наш Муртаг. Он спал на полу у порога двери, держа руку на эфесе кинжала. И так было всю дорогу до Бильбао.

Оказавшись перед выбором: плыть в Гавр и лишиться всего груза или вернуться в Испанию и там продать вино, капитан предпочел второе.

— Однако он не сразу согласился на эту сделку, — продолжал Джейми, почесывая руку. — Целых полдня он донимал меня, писающего кровью и погибающего от рвоты. Но все же сделка состоялась. Вино и больной оспой были доставлены в Бильбао. И, хотя моча у меня все еще оставалась красной, я быстро шел на поправку. Мы продали вино перекупщику там, в Бильбао. И я немедленно послал Муртага в Париж — вернуть долг месье Дюверни, а затем… я тоже вернулся сюда.

Он посмотрел на свои руки и продолжал:

— Я долго не мог решиться, ехать мне сюда или нет. И решил хорошенько поразмыслить. Я шел от Парижа до Фонтенбло пешком всю дорогу. Или почти всю. Я шел, но потом возвращался назад, и снова шел и возвращался — и так не менее пяти раз. Я клеймил себя дураком и убийцей. И я еще точно не знал, что сделаю, когда встречу тебя. Может быть, убью тебя или себя.

Он вздохнул и посмотрел мне в глаза. В них отражались трепещущие на ветру виноградные листья.

— Я должен был прийти сюда, — просто сказал он. Я ничего не ответила, только накрыла ладонью его руку.

Упавшие виноградины наполняли воздух пьянящим запахом вина. Заходящее солнце проглянуло сквозь перья облаков, и темный силуэт Хьюго на золотистом фоне появился у входа в беседку.

— Простите, мадам. Моя госпожа желает знать, останется ли месье ужинать?

Я взглянула на Джейми. Он сидел спокойно, ожидая моего ответа. Сквозь виноградные листья солнце золотило его волосы, придавая им тигровый окрас, по лицу скользили причудливые тени.

— Думаю, тебе следует остаться. Ты такой худой.

Он взглянул на меня с улыбкой.

— Ты тоже, Саксоночка. — Он поднялся и протянул мне руку. Я приняла ее, и мы вместе отправились ужинать, предоставив листьям винограда и дальше вести свою неторопливую беседу.

Я лежала рядом с Джейми. Его рука покоилась на моем бедре, а сам он крепко спал. Я всматривалась в темноту спальни, слушала мирное дыхание спящего рядом мужа и вдыхала свежий ночной воздух, наполненный запахом глициний.

Кончина графа Сент-Жермена знаменовала конец приема. Как только компания начала расходиться, взволнованно переговариваясь между собой, Людовик взял меня за руку и повел к той самой двери, через которую я вошла несколько минут назад.