– Моим отцом был Фрэнк Рэндолл! – резко сказала она. – Он! Я в этом уверена.

Сжав кулаки, она с яростью смотрела на мать. Ее голос дрожал от гнева.

– Я не понимаю, для чего ты мне это рассказываешь. Должно быть, ты действительно ненавидела меня, может, ненавидишь и сейчас. – Слезы ручьем текли по ее лицу, она сердито вытирала их тыльной стороной ладони. – Папа… папа любил меня. Он не стал бы любить меня так, если бы я была не его! Почему ты хочешь заставить меня поверить, что он не был моим отцом? Ты ревновала его ко мне? Да? Тебе не нравилось, что он так любил меня? А тебя он не любил, я знаю это!

Голубые глаза по-кошачьи сузились, сверкая на мертвенно-бледном лице.

Роджер почувствовал сильное желание выскользнуть за дверь, прежде чем она заметит его присутствие и обратит свой пламенный гнев и на него. Кроме ощущения неловкости в нем нарастало чувство благоговейного страха: девушка, стоявшая на каминном коврике, кипевшая и брызгавшая слюной в защиту своего происхождения, пылала той неистовой силой, которая заставляла шотландских воинов бросаться на своих врагов, подобно яростным банши – злым черным духам. Тень удлинила и без того длинный прямой нос, глаза, как у разъяренной кошки, превратились в узкие щелочки – она была точной копией своего отца, и стало совершенно очевидно, что ее отцом был совсем не тот темноволосый благообразный ученый, чей портрет украшал переплет книги, лежавшей на столе.

Клэр открыла было рот, но тут же его закрыла, с нескрываемым восхищением глядя на свою дочь. Крупное тело, широкий разлет высоких скул. Роджер подумал: она видела все это много раз, но не в Брианне.

Они оба вздрогнули, когда Брианна неожиданно крутанулась на каблуках, быстро собрала со стола пожелтевшие газетные вырезки и швырнула в огонь, схватила кочергу и стала злобно сгребать их в кучу, не обращая внимания на поток искр, вылетавших из камина и сыпавшихся ей на ноги.

Отвернувшись от быстро почерневшей массы сгоревшей бумаги, она поставила одну ногу на камин и, глядя на мать, закричала:

– Сука! Ты ненавидела меня? А я ненавижу тебя!

Брианна отвела назад руку с зажатой в ней кочергой, и Роджер инстинктивно напрягся, готовый броситься к ней. Но она круто развернулась и, словно метательница копья, швырнула кочергу в высокое, до потолка, окно.

Подернутое ночной темнотой стекло, перед тем как треснуть и превратиться в черную пустоту, отразило облик разъяренной молодой женщины.

В комнате воцарилась тишина. Роджер, вскочивший было на ноги, так и остался стоять посреди комнаты. Он смотрел то на свои руки, как будто не знал, что с ними делать, то на Клэр. Она сидела совершенно неподвижно, затаившись в кресле, словно животное, загипнотизированное промелькнувшей тенью хищника.

Через несколько секунд Роджер подошел к столу и прислонился к нему.

– Я не знаю, что сказать, – произнес он.

Губы Клэр дрогнули.

– Я тоже.

Несколько минут они сидели в полном молчании. Старый дом поскрипывал, будто устраиваясь поуютнее, с кухни доносился звон кастрюль – Фиона готовила что-то к ужину. Потрясение и смущение, охватившие Роджера, постепенно уступили место новому чувству, у которого еще не было названия. Его руки были холодны как лед, и он потер их о брюки, чувствуя согревающую ладони теплоту вельвета.

– Я…

Он замолчал и только растерянно покачал головой.

Клэр глубоко вздохнула, и он осознал, что это было первое ее движение после того, как Брианна выбежала из комнаты. Взгляд у нее был ясный и прямой.

– Вы мне верите? – спросила она.

Роджер задумчиво посмотрел на нее.

– Будь я проклят, если знаю, – наконец произнес он.