— Теперь его раздражение прорвалось наружу. — Это мой дом, и правила здесь устанавливаю я. И я не поддаюсь на шантаж. И раз уж вы обвинили меня в домогательстве, так тому и быть.
Она взялась за ручку двери, но Доминик, крепко схватив ее за плечи, повернул к себе. Глаза его сверкали, а выражение решимости на его лице заставило ее сжаться.
— Нет, — прошептала она. — Прошу вас. Вы не можете…
— Могу, — тихо ответил Эштон. Он оперся руками о дверь по обе стороны ее головы, лишив ее свободы передвижения и в то же время не дотрагиваясь до нее. Девушка могла чувствовать тепло его кожи, проникающее даже через ее одежду, вдыхать его запах, слышать неровный стук его сердца. Или, может быть, это пульсировала ее кровь, взбудораженная ощущениями, которые она прежде никогда не испытывала?
Ее зрачки расширились, когда она пристально смотрела в его хмурое лицо. Губы приоткрылись в легком вздохе, когда его рот медленно приблизился к ее губам, чтобы овладеть ими…
Его губы были нежными и неторопливыми, сначала только изучающими каждый изгиб ее рта.
Его рука гладила ее волосы, затем скользнула к затылку, и заколка расстегнулась, упала на ковер, а освобожденные пряди тяжелых волос водопадом заструились по плечам. Фиби услышала тихий вздох.
Его пальцы запутались в ее волосах, словно это был шелковый аркан, а он внезапно стал ее пленником. Поцелуй тем временем стал более неистовым, кончик его языка исследовал ее рот, и каждое едва уловимое движение вызывало новую волну страсти.
Ее руки медленно поднялись, обхватили его голову. Губы робко откликнулись на его неторопливую настойчивость. И это все изменило…
Доминик резко притянул и прижал ее к себе, целуя со страстной, почти грубой требовательностью, с откровенной чувственностью, не делавшей уступок ее неопытности.
Уступок, которые вдруг стали больше не нужны: она хотела узнать все, чему он мог ее научить. Попробовать все, что он предлагал. Узнавать и быть, в свою очередь узнанной.
Она умирала от желания, томилась от страсти. Ее рот обжигал своей пылкостью, нетерпеливо жаждал… Она горела от жара и в то же время дрожала от чего-то, что было совсем не похоже на холод.
Их губы, руки, тела сливались воедино.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Доминик поднял голову. Его глаза были затуманены, на высоких скулах выступили пятна нездорового румянца.
Он прошептал:
— Теперь вели мне остановиться.
Фиби тяжело привалилась к двери, едва держась на ногах. Он отошел от нее, и она услышала позвякивание графина о бокал.
— Итак, несмотря ни на что, вы живой человек, мисс Грант. Просто кровь и плоть, как все остальные. — Он поднял свой бокал за нее, в насмешливой пародии на тост. — А сейчас бегите в постельку, — продолжил он грубо, — прежде чем я довершу свое порочное деяние и овладею вами прямо здесь, на этом полу… Или вы именно этого ждете?
Фиби отрицательно покачала головой.
Дверная ручка, наконец, послушалась, и девушка быстро скользнула за дверь, словно тень, и стала подниматься по лестнице. На полпути, ослепленная слезами, она споткнулась и упала на колени. Затем с большим трудом поднялась и поплелась дальше. Закрыла дверь своей спальни. Повернула ключ в замке.
И тогда она посмотрела на себя в зеркало. Увидела расплывчатое отражение незнакомки с наполовину расстегнутыми пуговицами на блузке. Отметину на шее, куда неосторожно коснулись его зубы.
Что же я натворила? — подумала она. О, Боже милостивый, что же я натворила?
Прошло много времени, прежде чем к Фиби вернулась способность мыслить, и она смогла составить план.
Ей, конечно, придется уехать. Как она сможет жить с ним под одной крышей после того, что только что произошло?
Ничтожный эксперимент, думала она, вытирая заплаканное лицо. |