Как он красив! Его хотелось потрогать каждый дюйм этих рельефных мускулов, она хотела…

Йен кашлянул, явно забавляясь ее реакцией, и тут Маргарет наконец вспомнила, что хотела увидеть. Муж согнул руку, чтобы показать ей татуировку, и, глядя на игру его мускулов, Маргарет почувствовала, что ее бросило в жар.

По правде говоря, она почти не обратила внимания на стоящего на задних лапах льва и странные, похожие на сеть знаки. Рисунок окружал предплечье Йена как манжета. Однако она заметила те же слова, которые были выгравированы на его мече: «Opugnate acriter», — поскольку они оказались прямо перед ней.

— Продолжай смотреть на меня такими же глазами, дорогая, и Эхан получит довольно своеобразное образование, когда через несколько минут войдет сюда.

Маргарет вспыхнула.

— Что означают эти слова?

— Это латынь. Грубый перевод — «Бей с силой».

Маргарет задумалась.

— Ты это делаешь на поле боя?

— Можно и так сказать, — чуть помолчав, ответил Йен. — Он наклонился и чмокнул жену в кончик носа. — А теперь… Если твое любопытство на некоторое время удовлетворено, я пойду. — Он встал и потянулся за своим спорраном. — Дай мне сумку, пожалуйста.

Маргарет взяла сумку и почувствовала внутри какой‑то маленький твердый предмет.

— Что у тебя там?

— Ничего. — Йен попытался выхватить спорран, но Маргарет уже заглянула внутрь.

Сообразив, что это такое, она взяла предмет в руку и уставилась на него с откровенным недоверием.

— Проклятье, Мэгги, неужели ты не можешь следовать хотя бы каким‑то правилам! Я же велел тебе не совать повсюду свой нос.

Она проигнорировала упоминание о его нелепых правилах (не мог же он всерьез рассчитывать, что она будет им следовать) и достала из споррана шахматную фигурку, которую много лет назад утащила из замка Стерлинг.

— Ты сохранил ее… — Она всмотрелась в лицо мужа. — Все это время она была у тебя.

Он мог ненавидеть ее, но все же любил. Он сохранил символ их любви и всегда носил его при себе.

Йен что‑то буркнул, явно смущенный своей сентиментальностью. Потом, пожав плечами, достал из сумки еще что‑то.

— А это я читаю каждый раз перед боем.

Маргарет узнала смятый клочок пергамента. Это была записка, оставленная ею перед отъездом с Керреры. При взгляде на неровные буквы и неправильно написанные слова настала ее очередь смутиться.

— Ты должен был это выбросить! — Она попыталась рассмеяться. — Или ты хранишь это как воспоминание о невежественной девчонке, на которой по ошибке женился и от которой счастливо избавился?

Его реакция была моментальной. Йен схватил жену за плечи и повернул лицом к себе.

— Это воспоминание о том, каким я был идиотом. Это воспоминание о девочке, которая так любила меня, что в одиночку мужественно сражалась со слухами, сплетнями и всеобщей враждебностью. Она так любила меня, что научилась читать и писать, чтобы только доставить мне удовольствие. Я заставил ее думать, что она недостаточно хороша для меня. Я был не прав, Мэгги. Ты была замечательной. Мне больно и стыдно, поскольку я заставил тебя поверить, что для меня ты должна измениться. Умение читать и писать — это хорошо, но не самое главное.

Маргарет отвела глаза, погрузившись в воспоминания.

— Я была тогда совершенной дикаркой. Не знаю, что ты во мне разглядел.

— Ты была сильная, красивая, забавная, возмутительная — и чувственная.