— Я не думаю, что там, на поле, меня поблагодарят за вмешательство, — сказал муж.

— Скажи им, что это моя просьба.

— Ты не захочешь, чтобы я это сделал. Ты не захочешь внести разногласия теперь, когда состязания в самом разгаре. Кроме того, — о, уже слишком поздно.

Первый участник, молодой человек с соседней плантации, подошел к черте, натянул стрелу и пустил ее.

Стрела пролетела справа от мишени.

Вторая попытка была также неудачной. Казалось, что стрела пытается лететь в противоположном направлении — так громко бились в воздухе крылья голубки.

— Ну, а теперь, — сказала Кэтрин Жилю, когда молодой человек покинул место старта, — скажи им все прекратить.

Жиль покачал головой.

— Будет нечестно менять мишень после того, как начались состязания. Каждый должен иметь одинаковые шансы, одинаковую степень трудности.

— А каковы шансы у голубя?

Жиль, сосредоточившись на поле, не ответил.

Один за другим, лучники делали попытки. Перри чуть не подстрелил свободную птицу. Стрелы Алана прошли под пленницей. Сэтчел послал свою первую стрелу прямо в шест, вторая полетела прямо в голубя. Кэтрин вскочила, зажав рукой рот. Птица пронзительно закричала. Стрела улетела, но три светло-серых пера, кружась на ветру, упали на землю.

Кэтрин медленно опустилась в кресло. Она смотрела на последнего ждущего своей очереди. Сдвинув брови, Рован наблюдал за ней. На секунду она встретила его взгляд, затем вскинула глаза на верхушки деревьев. Сзади все замерли в ожидании. Теперь не оставалось ни единой возможности пленной голубке остаться в живых!

Рован был слишком совершенен в своем мастерстве, слишком дисциплинирован. Кэтрин знала, что маленькая птичка была обречена. А ее пара, голубь, такой преданный, но такой беспомощный в своем горе, уже не мог ее спасти. Вместе со стрелой ее сердце проткнет смерть. Окровавленная, она упадет и будет безжизненно висеть на веревке, к которой ее привязали. И все радости жизни, память о преданности, о страстном соединении двух сердец — все это отойдет в небытие, все будет закончено.

Кэтрин вдруг почувствовала странную связь с птицей, привязанной к шесту, словно это была она, чье сердце сейчас почувствует стрелу, а жизнь оборвется, не успев начаться. От отвращения ко всему происходящему у нее заболело сердце, она испытывала то же неистовое желание улететь от судьбы, свалившейся на нее. Больше наблюдать за происходящим она не могла, но не могла и найти в себе силы уйти.

Почти обессиленная, она еще раз посмотрела на Рована. Он подошел к черте, натянул стрелу. Казалось, он был погружен в свои мысли. Он еще раз посмотрел на мишень, затем туда, где сидела Кэтрин. Прищурил глаза. Она словно напоролась на его взгляд, почувствовав в нем напряженную сосредоточенность и полную оценку всему происходящему. В этом взгляде, решительном, словно закаленная сталь, отразилось грозовое небо.

Она поежилась от холодного ветра, порыв которого раскидал концы ее шали.

— Нет! — прошептала она с мольбой. — Пожалуйста, не надо.

Рован снова посмотрел на мишень, взял лук, натянул его, еще раз взглянул на небо, как бы проверяя направление ветра, и сосредоточил свой взгляд на кричащей голубке. Он стоял такой стройный, высокий, словно вылепленный скульптором. Сапоги и темные панталоны плотно облегали икры и бедра. Он стоял неподвижно, только ветер колыхал его волосы и складки белоснежной рубашки. Казалось, мышцы его плеч и рук совсем не напрягались, когда он держал тяжелый лук. Он стоял такой сдержанный, неторопливый и ни в чем не сомневающийся.

Рован запустил стрелу. Она полетела быстро и высоко, тонко и уныло свистя. Собравшиеся громко ахнули.