Он быстро вышел. Петухов был уже в растерянности: где остальные? Почему так? Что за странные переговоры? Он что, задержан? «С этих станется», — почему-то мелькнула неуместная мысль. Но что оставалось думать?..

И комната эта представлялась будто специально приспособленной для допросов с пристрастием. Почему «с пристрастием», он не смог себе объяснить, но чудилось здесь что-то мрачное. Голые стены, стол и два стула. Правда, есть еще буфет, а в нем какие-то бутылки, резные стекла дверец искажали предметы.

Пауза неизвестности затягивалась. В голову приходили неприятные мысли. Наконец вернулся юрист, приветливо усмехнулся и, отодвинув стул напротив Петухова, сел и водрузил локти на стол.

— Не берите ничего в голову, просто нам надо серьезно поговорить, Николай Николаевич. И не обижайтесь за такую таинственность, что ли, я просто выполняю указание Андрея Дмитриевича. Выслушайте меня, а если у вас возникнут возражения, вы немедленно сможете их высказать самому господину Ловкову. Если действительно пожелаете, в чем я сильно сомневаюсь… Но не будем отвлекаться. Вы готовы слушать меня?

И он уставился на финансового директора мягким и дружелюбным взглядом, как привык смотреть на своих уголовных «клиентов», чтобы сразу протянуть к ним ниточку взаимного доверия. Петухов же был теперь в полной растерянности: всего ожидал, но такого… «Что-то, похожее на заговор, — мелькнула мысль. — А мне это надо?.. И где же остальные? Или тут с каждым будет проведена индивидуальная беседа?! Этого еще не хватало, черт побери!» Но требовалось отвечать, и он, набрав в грудь побольше воздуху и чувствуя, как по спине, словно от внезапной испарины, побежала неприятная холодная струйка, с хрипотцой ответил:

— Что ж, если вы как руководитель юридической службы нашего объединения, — он сознательно подчеркнул слово «нашего», — считаете, что разговор с вами необходим, я готов вас выслушать. Но только учтите, что никаких собственных, единоличных, так сказать, решений я принимать не уполномочен. Да это и не в моей компетенции, поверьте, Игорь Григорьевич…

Такой длинный монолог дался ему с трудом, в горле першило и будто скребло чем-то острым, хотелось хотя бы глотка воды. Грошев заметил это и, поднявшись, достал из буфета бутылку «нарзана» и фужер. Открыл пробку, налил и подвинул Петухову. И, наблюдая, как тот пил судорожными глотками, другой рукой смахивая действительный пот со лба, Игорь усмехнулся. Прав был Андрей Дмитриевич, а не отец. Папа пренебрежительно сказал: «Дай ему пару раз под дых, а потом он тебе любые бумажки подмахнет». А Ловков поморщился: «Не думаю, он же — трус, от одной обстановки в штаны наложит. Наоборот, максимум предупредительности. Но жесткости. Он еще нам может пригодиться. На кого-то, — он усмехнулся, — мы ведь должны будем замыкать возможные проблемы. Или вы полагаете, что вся операция пройдет без единой зацепки? Я в этом, друзья мои, не уверен. А финансовый директор, вспомните классику, это тот же зиц-председатель. Опять же, и сидеть тоже кто-то за нас должен, так что давайте оставим «кабанчика». Съесть-то его мы всегда успеем». На это Грошев-старший с сомнением покачал головой, он не любил половинчатых решений: уж делать, так всех. Но у Андрея, очевидно, были свои резоны. Одним словом, Игорю было поручено морально «обработать» Петухова таким образом, чтобы тот всей своей толстой шкурой почувствовал, что под ним, в буквальном смысле, шатается земля. И сделал для себя соответствующие выводы: с кем он отныне. Впрочем, если не обойдется без мордобития, что ж, значит, так тому и быть, можно кликнуть охранника, но лучше бы, конечно, миром.