— Ты, что ли, Юрий Котлов будешь? — Ну я.

— К посаднику срочно!

— А что случилось?

— Он мне не сказал.

Посыльный ускакал, подняв пыль. Я же уселся за обеденный стол. С утра не ел, пока не подкреплюсь — весь мир подождет. И так мне не хотелось идти, но надо. Опоясался саблей, пообещал вскоре вернуться и пешком отправился в кремль.

В доме посадника меня уже ждали. Прислуга открыла дверь в кабинет, я увидел посадника за столом и сделал шаг вперед. Тотчас сбоку шагнули два амбала и схватили меня за руки. Подскочил третий, мелкий человечек, шустро расстегнул пояс с саблей и зашвырнул в дальний угол комнаты.

— Так оно спокойнее будет. Не знаю, как в Нижнем, но меня предупредили, что саблей ты владеешь виртуозно.

Во как, этот плюгавый такие слова знает — интересно, кто он и откуда?

Меня подтащили к стулу с высокой спинкой, привязали к нему веревками. Плюгавый вздохнул с облегчением, махнул рукой, и амбалы вышли за дверь.

Вечер переставал быть томным — что-то будет дальше? Плюгавый потер ручонки, словно у него ладони на морозе озябли.

— Привет от князя Овчины-Телепнева-Оболенского!

Я от неожиданности вздрогнул, и это не укрылось от внимательного взгляда плюгавого. Он повернулся к посаднику.

— Знает князя — ишь, подпрыгнул аж. — Посмотрел на меня. — И чего же ты убег, коли вины за собой не чуешь?

— Так и нет никакой вины, сам в дружину к нему пришел — сам ушел, я вольный человек.

— Вольный — это да, не холоп, не раб. А только разрешения княжеского спросил ли? Да и супротив князя злоумышлял. — Плюгавый снова повернулся к посаднику. — Ключника княжеского насмерть зашиб — думается мне, хотел ключами воспользоваться, казну княжескую ограбить.

Посадник покачал головой.

— Ай-яй-яй! А мы, не знамши, ему доверили казну стрелецкую вернуть.

— В доверие втирался, чтобы, значит, поближе к другим ценностям подобраться.

Посадник злорадно ухмыльнулся.

— Сколько веревочке не виться, все равно конец вокруг шеи захлестнется. Куда его?

— Пока в узилище — пусть до утра посидит, а там — на корабль и в Москву, пред ясные очи князя. Там и судьба его решится.

— Надо же, каков подлец, изменник и тать! Почти вошел в доверие — опростоволосились мы.

Плюгавый хлопнул в ладоши, заявились два амбала, что стояли за дверями. — В узилище его!

Меня отвязали от стула и поволокли в местную тюрьму. Знакомое местечко, бывал я уже здесь. Тогда меня сюда упек воевода.

Меня швырнули в камеру, причем в пустую. Никак, беспокоятся, чтобы я чего лишнего не наговорил. Как они до меня добрались? Неужели посадник стал наводить справки в Москве? А тут и встречный интерес со стороны князя! Как же посаднику не выслужиться перед государевым любимцем и заодно меня наказать. Сошлись интересы двух господ. А вот хрена вам лысого! Уйду. Вот стемнеет — и уйду. Хорошо, что поесть успел, а не то сидел бы сейчас с пустым брюхом.

Я улегся на гнилую солому — надо обдумать свое положение. Коли князь зуб на меня еще имеет — не стоит в руки даваться. Удавят ночью в камере — не здесь, так в Москве. И чего князю неймется? Ведь молчу как рыба о его тайне. Нет, свое «я» хочет показать — он ведь князь, а я никто. С пенька дрищет, сволочь.

Так, теперь — как уходить? Из поруба уйду без труда, вопрос — как забрать своих? Если стража у меня дома — порешу всех, не проблема. Меня занимало другое — стража у ворот. Сейчас охрану несут стрельцы, дружинники ушли Смоленск воевать по государеву велению. Ночью городские ворота закрыты, и никто открывать их не имеет права, а если учесть, что посадник мог предупредить старших в охране, чтобы меня не выпускали? Пешком я не пойду — со мной Васька и жена — все моги собьют, и далеко ли мы уйдем?

Зная, что дома у меня трофейное татарское золото, вытащенное мною из утопленного сундука, и оружие из разбойничьего подвала Фильки Ослопа, становится ясно, что нужна подвода или какой другой тарантас — на себе все не унести.