— Благодарствую! — выдохнул он.

— Некогда, на стену!

Мы полезли по лестнице на тын. Татары, не дождавшись, когда отворятся ворота, всей сворой кинулись вправо. Там тын был пониже, и редкие защитники на стене не могли оказать сопротивления.

Татары снова стали поджигать стрелами село. Дома вспыхивали, как спички. Пожар уже было не потушить. Видно, озлобились: не смогли взять пленных и трофеев, положили у села десяток своих воинов — так решили отомстить. Или жители сами, спасаясь от огня, выйдут из-за тына, или сгорят в огне. Ситуация была критическая.

Перед воротами гарцевали лишь двое татар, поставленных, как заслон. Зато с другой стороны села доносился шум боя. Мужик оглянулся, сказал: «Зять у меня там!» — и побежал к сече. Я остался один. Татарин, завидев мою голову, прокричал:

— Эй, урус, выходи, рабом будешь! Коли не сдашься… — Он красноречиво провел рукой поперек горла.

Ах ты, собака недорезанная! Я обозлился, приподнялся над бревнами и пустил в татарина огонь с руки. Он вспыхнул, как факел. Тут же я поджарил второго, который от ужаса перед увиденным даже не попытался ускакать. Теперь оба валялись на траве, пытаясь сбить пламя. Нет, не получалось, горело сильно, и вскоре оба затихли. Чего же я здесь торчу? Я спустился по лестнице и побежал на другой конец села. Здесь татары действовали по-другому. Они набросили аркан на бревна тына и, привязав другой конец к седлу, пытались повалить бревна. За тыном давно никто не следил, бревна подгнили и не выдержали. Сразу два бревна рухнули, и в узкий пролом хлынули татары.

Даже если татар осталось три десятка, в горящем селе не удержаться, тем более что защитники практически погибли все. Я с горечью оглядел село и прошел сквозь бревна тына. Один я не смогу противостоять татарам. Надо уходить.

По ту сторону тына гарцевали несколько всадников. Один сразу помчался ко мне, решив, что я спрыгнул со стены. Он наклонил копье, сабли в руках не было. Я опустил обе руки вниз с зажатыми в них клинками. Сейчас я был зол, расстроен, и лучше бы татарину и дальше гарцевать поодаль. Но он сам выбрал свою участь.

Когда до лошади оставалось всего ничего и копье должно было коснуться моей груди, я изо всех сил подпрыгнул и завращал обоими клинками.

Звук был, как у пропеллера, — низкий, шипящий. Татарин просто распался на кровавые куски. Увидев бесславную смерть своего нукера, двое из оставшихся пустили копей вскачь. Копий у них не было, видимо — еще торчали в стене у ворот, — оба размахивали саблями. Колчаны болтались сзади, крышки откинуты, а стрел нет. Поизрасходовали, зажигая село.

Не домчав до меня метров двадцать, они разделились, обходя с двух сторон. Если успею увернуться от одного, второй сзади нанесет смертельный удар. «А хрена вам!» — во мне и так все клокотало, как в перегретом котле. Я выбросил вперед руку, метнув огонь. Всадник вспыхнул и заорал. Второй заметил мой трюк и попытался остановить коня, но инерция не позволила этого, и конь все-таки встал в двух шагах от меня.

Испанским клинком я ударил коня снизу по шее — до татарина просто не смог дотянуться и, когда конь стал заваливаться набок, а татарин попытался с него соскочить, уколол его в бок. Удар пошел вскользь, и татарин смог вскочить на ноги, но обернуться ко мне не успел — я перерезал ему шею. А не фиг было на меня кидаться. Я вам не мальчик для битья.

Все, село погибло, никого я уже не спасу. Надо догонять основной татарский отряд. Я поймал татарского коня, седло его было все в крови, но меня это не остановило. Запрыгнул в седло и, пнув каблуками бока коня, направился на полночь.

Я немного опоздал — когда я приблизился, татары уже кружили вокруг города. С одной стороны деревянные стены посада защищала река Сухеша, с трех других — город был защищен слабее. Вокруг высоких стен даже не было рва.