— Иван, Иван, остановись.

— И то правда. Эй, челядь! Где вы там? Радость у нас, Лукерья выздоровела! Все дела побоку, пить, гулять будем!

— Угомонись, Иван! Если хочешь — я не против, только позволь домой сходить, переодеться. Видишь — в рабочем я, да и рубаху в крови выпачкал, сменить надо.

— Да как это я не подумал — конечно! И половину свою драгоценную возьми. Пусть с нами радость разделит.

Я пошел домой, обдумывая дорогой, как это у меня так здорово получилось, а в доме купца забегала прислуга, из печей повалил дым. М-да, не одна курица или поросенок сегодня помрут не своей смертью.

Когда я вернулся к купцу — принаряженный, под ручку с Еленой, стол был уже накрыт, а хозяева встречали нас на крыльце, как дорогих гостей, с корцом медовухи в руках. Я отпил изрядно, передал жене. Прислуга под руки отвела нас в дом, оказывая тем самым знаки почтения. Не скрою — приятно ощущать внимание за труды свои.

Пир продолжался с перерывами на сои три дня. Чисто по-русски, гулять — так на всю катушку.

Вторым днем Иван попросил меня спеть, припомнив мое выступление на собственной свадьбе. Поскольку был я уже изрядно навеселе, ломаться не стал и полвечера, вспоминая подходящие песни, горланил. Жалко — инструментами никакими не владел, да и инструменты здесь были убогие — жалейка, балалайка, гудок. Не оркестр, одним словом. Некоторые песни просили повторить, и, запомнив припев, затем подпевали. Славно посидели. Хотя на следующий день я и проспал до полудня, голова была тяжелой.

А еще через день купец заявился ко мне вновь.

— Опять чего случилось? — испугался я.

— Нет, разговор есть.

— Тогда садись, говорить будем.

Для начала Иван снял с пояса увесистый кошель и положил на стол.

— За труды.

— Иван, забери, не за деньги помогал — уважения ради.

— Э, нет, каждое деяние, доброе или злое, должно быть отмечено. Потому деньги бери, от чистого сердца даю, потому как жена и детишки для меня дороже злата-серебра. К тому же пришел я к тебе не только за этим. Негодяя найти хочу, что Лукерью мою чуть не погубил. Сам уже слуг просил поспрашивать — не видал ли кто тот возок? Да без толку все. Не возьмешься ли?

Я задумался. Следов никаких, видаков тоже не нашли. Вероятнее всего — пустое дело. Хотя… Есть у меня одна мыслишка.

— Иван, попробовать могу, но не ручаюсь. Не получится — не взыщи.

— Вот-вот, возьмись. Уж коли не выйдет у тебя — значит, не судьба, никто не найдет. А у тебя получится. Сколь я тебя знаю — ежели взялся, сделаешь, ты парень настырный.

— Мне с Лукерьей поговорить надо.

— Это — сколь хочешь.

— Ну и ладненько, жди завтра.

А мыслишка у меня была такая. С утра я направился к дому купца. Лукерья, наверняка предупрежденная Иваном, уже ждала. Я осведомился о здоровье, о детках, пожелал всего наилучшего, затем стал расспрашивать о злоключениях. Ничего толкового купчиха сказать не могла — шла по дороге, услышала сзади топот копыт и удар, после которого лишилась чувств. Ни лошадей, ни коляски, ни наездников описать она не могла, потому как не видела. В принципе, я на большее и не рассчитывал.

Теперь попробую поэкспериментировать.

Я попросил Лукерью лечь на лавку, а сам сел в изголовье, положив обе руки ей на голову. Сосредоточился, выбросив все мысли из головы. В мозгу замелькали разные видения — вот Лукерья выбирает кофточку, идет домой — мелькают знакомые дома. Удар! Изображение в мозгу нечеткое, но я увидел возок, запряженный парой гнедых, свешивается пьяная рожа — купец или промышленник. Рожу и возок я заметил, запомнил. Дальше в видениях уже лишь Иван да я сам.