Опера лишь скрежетали в бессилье зубами. А потом пошли трупы. Кто-то из лохов попытался оказать сопротивление и настолько успешно, что его пришлось убить, а, распробовав кровь, переступив естественный запрет "не убий", ребятишки поняли, что трупы гораздо молчаливее, пусть и бестолковых, но все же свидетелей. К тому же убить человека технически гораздо проще, чем живьем заставить вывернуть карманы. И натурально решили лишний раз не перетруждаться. После этого, охота за бандой пошла уже всерьез. На эту рыжую через третьи руки вывел один из штатных «барабанов» Дорошенко. Теперь нужен был адрес. Причем выбить его предстояло по беспределу. Реально ни рыжая, ни таксист ничего криминального пока не совершили, взять их было не на чем, даже в проституции ее не обвинишь, как знать, вдруг в машину с этим мужиком ее привело внезапно вспыхнувшее взаимное чувство. Потому сейчас девку следовало прессовать, чтобы не поняла даже, что ни в чем формально невиновна, чтобы не было у нее времени остановиться и осознать это. А там пусть только скажет адрес, где ждут дружки. Улик накопилось вагон. Достань лишь тех, на кого их примерять и уже не отвертятся.

— Встать, падаль! Ну! Сука, подъем! — дурным голосом взревел Алик, чувствуя биение черной злой крови в висках.

Сейчас он искренне ненавидел дрожащую под его ногами тварь, готов был задушить собственными руками, перегрызть ей зубами горло, она олицетворяла для него собой все самое мерзкое, что он только мог вообразить. Именно в ней здесь и сейчас был сфокусирован корень всего того зла, что разлито по нашему миру. И зло это следовало уничтожить, растоптать каблуками тяжелых армейских ботинок, размазать в тонкий блин по асфальту. Это был искусственно вызванный психологический настрой, для экспресс-допроса в полевых условиях. Этому зеленого новобранца учил матерый командир взвода спец. разведки в Афгане, примеры таких допросов в его собственном исполнении Алику приходилось реально наблюдать несколько раз за время службы. Сейчас его учитель, наверняка, остался бы доволен учеником. Капитан милиции исчез, перед валявшейся на асфальте проституткой стоял дикий зверь, страшный в своей ярости. Вовсе не наигранная пена бешенства выступила на вздернувшихся в оскале губах, сжатые в узкие щелочки глаза горели мрачным огнем.

Правая рука глубоко зарылась в спутанные рыжие волосы, ощущая их крашенную сухость и ломкость, захватила приличный клок, резко потянув вверх. Проститутка истошно взвыла от боли и тут же задохнулась криком, получив хлесткую пощечину.

— Адрес, сука! Адрес! Удавлю!

С губ сорвалось нечленораздельное рычание, говорить становилось все труднее, клокотавшее внутри бешенство, требуя немедленного выхода, перехватывало горло.

— Адрес! Рвать буду клочьями! Ну!

Проститутка, немыслимо извернувшись, умудрилась принять сидячее положение и сейчас мелко двигая ягодицами, пыталась отползти от жутко оскаленной морды, дышавшей ей прямо в лицо концентрированной ненавистью. Так страшно ей еще не было никогда в жизни, она не могла сообразить, чего от нее хотят и, парализованная ужасом, все ползла и ползла, елозя по шершавому асфальту задом, не замечая задравшейся юбки и сползших почти до колен кружевных трусиков перепачканных пылью.

— Адрес!

Жесткий рывок пригнул голову девушки почти вплотную к коленям. Натянувшиеся нити волос больно резали руку, придавая еще больший накал ярости, хотя казалось это уже не возможно. Расширенные ужасом, перемазанные потекшей косметикой глаза, хлопают ресницами возле самого лица.