И он пошел. Не переодеваясь, не приклеивая усы бороду, не накладывая на легко узнаваемое лицо грим. Только не со стороны центра города – приятель добросил сыщика на лодчонке до импровизированной пристани у истоков Речной улицы. И подобрался «визитер» к хате не с парадного фасада – со стороны огорода. Внимательно ощупал взглядом каждый куст, каждое дерево, осмотрел сарай, баньку. Только после того, как убедился в отсутствии опасности, проскользнул в приотворенную дверь.

Стариков хозяев дома не было – либо уплыли на другой берег Кубани ворошить скошенную траву, то ли – рыбачить. Дедок, несмотря на приличный возраст, не сидел без дела, вертелся по хозяйству, успевая и держать в порядке огород, и обихаживать коровенку, и ухаживать за глухой и слепой жинкой.

Людмила в хате – одна. В распахнутом по причине редкой жары халатике гладит белье, беззаботно напевает и поглядывает в окно – не подсматривают ли за ней любопытные пацаны, для которых вид обнаженной женщины – целое событие.

Увидев в дверях неожиданного гостя, всплеснула руками.

– Дима?…Димочка!!!

Смеясь, повисла на шее сыщика. Начисто позабыла о распахнутом халатике, под которым – ничего: ни рубашки, ни лифчика. У парня комната поплыла перед глазами, стол почему то сместился к окну, шкаф полез на потолок.

Вдруг девушка машинально, не думая о том, что она делает, откинула голову, приоткрыла яркие губы. Димка не впился в них поцелуем, осторожно прикоснулся… Один раз… другой… третий…

– Димочка… Ох, Димочка…

Когда они очнулись от забытья – лежали рядом, голые, касаясь друг друга локтями. Штормовой ветер улетел, гроза отгремела и отсверкала – наступило затишье. Сладкое и радостное.

Опомнившись, Людмила набросила на обнаженое тело сброшенный халатик. Стыдливо отвернувшись, прикрыла парня простыней.

– Как ты… живешь?

– Ничего… Спасибо…

Слова не вылетали – медленно сползали с губ. Ничего не говорящие, вымученные. Нельзя же лежать и молчать?

– Подозрительных прохожих не замечала?

– Нет… Отвернись – оденусь…

Зряшное дело – одеваться, когда не все сказано, еще далеко не все прочувствовано. Ибо застегнутый халатик при первом же прикосновении парня сам собой расстегивается…

С этого дня молодых людей охватило самое настоящее безумие. Людмила впервые поняла, что означает «брать и отдавать» – до сих пор ее только «брали». Тот же Валерка, такой заботливый и нежный, не интересовался – получила ли партнерша наслаждение или осталась неудовлетворенной? Ему это неинтересно, главное – свое наслаждение.

Даже первая, памятная, любовь, оставившая в девичьей памяти так и не исчезнувшую зарубку, сильный и ласковый Вячеслав Петрович вдруг померк, отодвинулся в сторону, уступив место Димочке.

А у Димы подобных «зарубок» не существовало. Он, конечно, знал женщин, немногих, но знал. Овладевал ими торопливо, стыдясь своих об"ятий. Не как зрелый мужчина – как неопытный пацан, желаюший удовлетворить свое желание, но не знающий, как это сделать.

Теперь Димка не пользовался лодкой и не крался, будто мелкий воришка, по огородам – вызывающе вскинув голову, шел напрямик по улице, распахивал калитку, проходил через прихожую. Он начисто позабыл о слежке, об опасности, которой он подвергает Людмилу – все заслонили ласки подруги, ее прекрасное тело.

Его не мучили угрызения совести. Девушка принадлежала Юркиному другу? Ну и что из этого? Принадлежала другому – так уж сложилась жизнь – теперь он никому ее не отдаст, как не отдают скупцы свою собственность.