|
Что-то здесь было не так. Стрингер пытался понять, что конкретно его не устраивает, но не мог. Сомнение. Вот что сейчас давило на него. Ему не верилось, что самую тяжелую часть пути он преодолеет так легко. Можно сказать, марш-броском. «Вот сейчас, — все время думал он. — Сейчас». В глаза ударит луч света, и солдаты положат их лицом в грязь, пиная по ребрам. Но никто не кричал, что надо остановиться и бросить оружие. Никто не стрелял в воздух. Надо идти вперед, до землянки, а утром разберемся. Утром все встанет на свои места. И он пошел. Стояла поразительная тишина, нарушаемая только звоном комаров и трелями цикад. Дождь закончился. На небе появилась огромная желтая луна и с укоризной посмотрела на одинокого путника, бредущего по мокрой траве. Крыши у землянки не было совсем. Вероятно, ее снесло во время урагана. Остался только огромный котлован, обшитый изнутри листами шифера. Дощатый пол был залит водой, но в самом углу Алексей нашарил грубо сколоченную лежанку. Рядом в землю врыли столик. Он зарядил ружье, перекусил шоколадкой и увалился на голые доски. «Ну вот тебе и экстрим». Смертин открыл глаза. Что-то было не так. Взгляд метался по сторонам. Лужа, стены землянки, потрескавшиеся куски шифера, горизонт… Он не узнал небо. Серое, страшное, нелепое. Такое небо он не видел нигде. Такое небо могло только вгонять в депрессию, уничтожать в человеке любые позитивные эмоции. Будто сверху навалилась незримая плита и давит, давит, давит вниз, убивает волю. Так бывает. Просыпаешься утром, и все плохо. Нос забит, мышцы дрожат от бессилия. Солнца нет. Кругом снег, конец февраля, в квартире тихо и до безумия одиноко. Ты смотришь в окно на серое небо, на копошащихся внизу людей, на грязные машины. Кажется, об этом пел Цой: «Белая гадость лежит под окном, // я ношу шапку и шерстяные носки. // Мне везде неуютно и пиво пить в лом. // Как мне избавиться от этой тоски…» В точку. Но даже в таких ситуациях небо не такое серое. Так смешно смотреть, как оно проникает в темно-зеленые стебли луговой травы. Впитывается и постепенно ее перекрашивает. Уничтожает своей убогостью. И в стрингера оно тоже проникает. Въедается в кожу, в волосы, в одежду. Какой-то странной дымкой стелется над землей, тянется к ногам, обступает, поднимается выше и выше. «Ничего себе „Облака“», — подумал Алексей, оглядываясь. — 7:15 по Москве, 14 августа 2031 года. Зона… Камера погасла. Просто взяла и прекратила работать. Оранжевый огонек-глазок подмигнул и потух. Баста. — Я что вам тут, «Ведьмы из Блэр» снимаю?! — проревел Алексей. И испугался собственного голоса. Его настигло ощущение, скорее даже предчувствие, что здесь не стоит не то что орать, но даже шептать. Почему? Он бы не смог этого объяснить. Везде серое небо и мертвая тишина. Именно мертвая. Жутковато. Стрингер еще раз огляделся по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним. Ему начало казаться, что его оценивающе разглядывают несколько пар глаз. Спереди, сзади… отовсюду. Из тех густых кустов на краю луга, из камышей за спиной, из леса, виднеющегося вдали. — Да идите вы все! — махнул рукой Смертин, тут же ловя себя на мысли, что разговаривает сам с собой. |
