А во-вторых, античные языки — Бог с ними, а основными иностранными в учебных заведениях царской России были французский и немецкий. Французский — понятно, тогда это был главный в мире язык международного общения, а вот немецкий считался «для умных»: ученых, инженеров, медиков… Английский же тогда был занятной экзотикой, в нем упражнялись аристократы из аристократов, вроде семьи Набоковых. А вот после революции возник заметный крен в его сторону и в связи с общим усилением США, и особенно в годы Сталинской индустриализации: подавляющее большинство иностранных специалистов, приглашенных на стройки первых пятилеток, составляли американцы. Во время Великой Отечественной на первый план вырвался немецкий, что совершенно понятно. При всей ненависти к немцам знать язык противника необходимо, это все сознавали… Французский окончательно ушел на обочину, хотя его любители никогда не переводились. Но все-таки после войны в качестве основных иностранных языков утвердились английский и немецкий в примерно равных пропорциях. Именно это предполагали планы всех учебных заведений в графе «Иностранный язык»: половину учащихся определяли на английский, половину на немецкий. Ну, а в послевоенной жизни первый постепенно усиливал позиции, второй сдавал… В семидесятые годы это соотношение составляло уже где-то 60:30 в пользу английского, оставляя десять процентов французскому.

У меня тут никаких заморочек не было. И в прошлой жизни я изучал английский, и учебники на полке в общаге подтверждали это. Вернее потрепанный англо-русский словарь, обнаруженный мною среди прочей литературы…

Тут я мысленно вздохнул. Изучение английского никогда меня не вдохновляло. Думаю, так же было бы с любым другим иностранным…

— Кто занятия будет вести, известно? — спросил я.

— Нет пока, — тут же ответил Саша, и я подумал, что он лукавит. Наверняка кое-что выпытал у Юлии Михайловны, но та велела пока помалкивать… Хотел было спросить и про кураторов групп, но рассудил, что здесь наверняка туману еще больше. Не стал. Зато Витька зачем-то брякнул про спортивные секции — при том что никаких попыток заняться хотя бы физзарядкой я за ним не замечал. Только абстрактный интерес к еженедельнику «Футбол-Хоккей».

Саша охотно тему подхватил, поскольку сам увлекался, как выяснилось, современным пятиборьем, несколько странноватым, на мой взгляд, видом спорта… Но тут явился чистый, мытый-бритый Толик, и дела понеслись галопом. Новоиспеченный староста вспомнил, что у него в деканате остались какие-то нерешенные вопросы — словом, все завертелось.

Предчувствие встречи с Ларисой и прежде волнительно блуждало во мне, а тут прорвалось на первый план, оттеснив все прочее. Конечно, я старался виду не подавать, был как всегда в меру приподнятый, удачно шутил в разговорах, а в глубине души уже клокотал незримый гейзер, и как в таких случаях бывает, время тянулось нестерпимо медленно… Но, конечно, я не только переживал эмоции. Старался продумать тактику, построить разговор. Правда, здесь все свелось к невеликому: «встретимся, заговорим, а там видно будет».

Тем не менее, время ползло, ползло и доползло до половины шестого. Витька с Толиком рассеялись по своим делам, я начал собираться, стараясь растянуть минуты, и все равно растянул их только пятнадцать. Без четверти шесть я был уже при параде, с удовольствием обозрел себя в зеркале — ну, моднейший элегантный парень, все со вкусом, одновременно и с юной миловидностью и с изысканной брутальностью во внешности… Короче говоря, можно быть собой довольным.