Таких у нас обычно называют кратким и емким словом «мудак». И судя по лицу Николая, «воспитательный процесс» еще предстоит, но сам воспитатель не слишком верит в его эффективность. Ибо мудака воспитывать тяжко. Он на то и мудак, что его мировосприятие, так сказать, системно смещено по сравнению с обычным. Он может не понимать элементарных поведенческих вещей вроде: будь вежлив… помоги старушке перейти через дорогу… Он искренне недоумевает: а на хрена быть вежливым? Какой мне толк от того, что я старушку переведу?.. При этом такой тип легче легкого способен быть великолепным математиком, музыкантом или еще кем-нибудь… Ну да что там говорить! Жизнь — великий сочинитель.
Тут мы с Николаем, похоже, мыслили синхронно. Я прямо-таки прочитал по его лицу, как он раскинул мысленный пасьянс… и решил подвести промежуточный итог:
— Ладно, Василий! Жора у меня под колпаком, а с тобой мы давай закрепим знакомство, не возражаешь?
— Никак нет, — ответствовал я, безошибочно поняв, о чем речь. И что отказываться в данной ситуации неразумно.
Он встал, из холодильника достал здоровенный помидор явно домашне-огородного происхождения: неправильной формы и расцветки, сорванный зеленым и дозревавший дома где-нибудь под кроватью. Была такая практика томатного собирательства в советские времена. В нашем климате (а в ХХ веке вообще было заметно прохладнее, чем в XXI) эти плоды редко когда вызревали на грядке — после Ильина дня (2 августа) считалось, что ночной воздух и вода в реках и озерах уже холодная. И овощи перестают расти, и купаться нельзя…
Короче говоря, вынул Николай такого огородного монстра, а из недр шкафа — початую чекушку «Русской» и два стакана.
— Мне чуть-чуть, — предупредил я. Он кивнул:
— Я тоже для профилактики.
И разлил граммов по пятьдесят.
Конечно, я расценил это как знак доверия. Николай Локтев увидел, что в общаге появился первокурсник, с которым вполне можно иметь дело. Теперь я должен эту репутацию оправдать.
Ножом хозяин расчекрыжил помидорину на четыре части, посыпал грубой серой солью.
— За знакомство! — провозгласил он, и мы выпили. Воспитание не позволило мне уйти сразу, мы деликатно потрепались о незначительном, после чего я объявил, что мне пора.
— Давай! — хозяин встал. Улыбнулся: — Ну, теперь дорогу в комнату знаешь! Будут вопросы — заходи!
— Конечно, — сказал я, понимая, что по пустякам старосту этажа беспокоить нечего. На том и распрощались.
Идя к себе в четыреста седьмую, я с некоторым удивлением обнаружил, что пятьдесят граммов водки сработали как последняя капля, переполнившая чашу. Упав на практически перебродивший коньяк, они вызвали какую-то снотворную реакцию. Разморило. По внешнему виду не скажешь, но изнутри-то я себя ощущал безошибочно… И ощутил сильное желание добраться до кровати, упасть и расслабиться, хотя было совсем еще не так поздно.
В комнате народ был в полном сборе, прибыл и Роман. По-моему, он был самую малость подшофе, хотя утверждать не возьмусь. Меня встретили приветливыми возгласами, аж душа расцвела… Я сказал: мужики, мол, я сейчас завалюсь, сильно устал, а вы не обращайте внимания, делайте свои дела, мне это не мешает никак, абсолютно. Именно этим словом подчеркнул — абсолютно, а Витек горячо подтвердил, должно быть, судя по себе. Он если уж засыпал, то хоть из пушки пали, не разбудишь.
Сказано — сделано, я лег, сделал вид, что задремал… при этом намеревался поразмыслить упорядоченно. Обработать сегодняшнюю информацию. Мне это представилось очень увлекательной задачей… Но парни в комнате, пусть и вполголоса, оберегая мой сон, пустились в такие разговоры, от которых мои уши превратились в локаторы. Проще говоря, стало интересно, потому что все это когда-то было мне знакомо, все я слышал, но по верхам, и давным-давно все это потерялось под грузом памяти… А тут вдруг воскресло. |