— Тоже верно… — одобрил Саша, размышляя на ходу. — Хотя нет, сперва опять же в деканате удочку закину. А дальше посмотрим. Здесь ведь еще надо разбираться, кто откуда стипендию получает… Слушай!

— Да?

— Ты про коэффициент общественной активности слыхал? Сокращенно — КОА?

— Краем уха, — слукавил я, хотя в прежней моей жизни был с этим вполне знаком.

В советских вузах выпускники перед распределением выстраивались в своего рода турнирную таблицу (сегодня бы сказали — рейтинг, но тогда такого слова не употребляли). Главным критерием в ней была, понятно, успеваемость — средний балл по всем предметам. Однако, он мог усиливаться этим самым КОА: если студент был старостой группы, комсоргом, вообще занимался комсомольской работой, участвовал в художественной самодеятельности, имел серьезные спортивные успехи… то его средний балл умножался на 1,05, 1,1 и так далее, в зависимости от важности общественной нагрузки. Максимальный КОА был что-то около 1,25 — но это просто огромный рост среднего балла! Даже 1,05 давал очень приличный выхлоп. Что же касается стипендии, то в разных вузах она заметно варьировалась. В особо престижных типа МВТУ могла быть выше. Не говорю уж про МГИМО — там все было окутано элитарными тайнами… А в среднем в 1978 году она составляла 40 рублей. У нас в частности, так — это я уже знал от Витьки. Но и тут могли быть варианты! Повышенная стипендия за хорошую успеваемость и лишение за плохую. Еще более высокими были именные стипендии республиканского и всесоюзного уровней, вершиной среди которых была так называемая Ленинская. Количество этих выплат и денежная величина утверждались аж Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР, время от времени корректируясь: инфляция, хоть и старательно контролируемая, в Советском Союзе тоже была. В 70-е годы Ленинская стипендия равнялась 100 рублям.

— … я это к чему? — Саша развил мысль. — Давай ты будешь комсоргом группы! Собрание проведем, выберем, не вопрос. Как тебе идея?

— В принципе хорошая, но вряд ли выйдет… — и я рассказал о сотрудничестве с институтской многотиражкой, предположив, что оно будет развиваться и дальше.

Саша не без удивления присвистнул:

— Так ты уже и в комитете побывал⁈..

— Не без этого.

— Молодец, товарищ Родионов, — без малейшей иронии сказал он. — Далеко пойдешь… Так и надо, я считаю! Ладно, еще потолкуем. Ну, бывай, хорошего дня!

Когда умытый, выбритый, я вернулся в 407-ю, то застал соседей проснувшимися и обсуждавшими две жгучие проблемы: а) составление графика уборки комнаты; б) приобретение телевизора. На последнее особенно нажимал Витек, клялся и божился, что раздобудет хороший аппарат по сходной цене. Наверняка имел в виду своего Кайзера, хотя не говорил о нем впрямую.

— Прямо сегодня и сработаю! Решу вопрос! — горячился Витька.

Ладно! Так тому и быть — решил наш мини-коллектив. График уборки тоже согласовали. И после завтрака бодрый Витек свинтил по коммерческой части, рабфаковцы тоже убыли — куда, я не поинтересовался — а я взялся за редактирование своего опуса. Вновь неожиданно для себя увлекся, кое-что перекроил в нем, перечиркал, ну и в конце концов опять переписал все набело.

Не успел я это сделать, как ввалился довольный Саша. В руках — дешевенькая папка из кожзаменителя.

— Ну, Василий! — торжественно объявил он, — ты хотел списков…

— Да не так чтобы уж хотел…

— Тем не менее, они есть. Желаете взглянуть?

Последнюю фразу он произнес вычурно, с юморком.

— Желаю, — улыбнулся я.

Саня подсел к столу, вынул листочки со скверным машинописным текстом — должно быть, третьи экземпляры, пробитые сквозь два слоя копировальной бумаги.