Точно. Профессор Беззубцев.
— Запомню.
— Слушай! — Витькина мысль мигом перепорхнула на другую тему: — Надо бы телек в складчину купить! А? Хороший такой в комиссионке можно взять недорого: «Горизонт» там или «Рассвет», как считаешь?
— Подумаем.
Я снял пиджак, брюки, аккуратно повесил на спинке стула, часы положил на тумбочку. С удовольствием протянулся на кровати, пружинно подкачивавшей меня сеткой. Усталость уходящего дня навалилась как-то вдруг: не было, не было ее — и на тебе… Я смежил веки, превратив мир в подобие сумерек, и в этой полутьме разобрал, как Витек беспокойно завинтился по комнате:
— Слышь, Базилевс! Может, чаю попьем?
— Не хочу.
— А дашь взаймы на одну заварку? И печенек пару штук? Вон, у тебя Юбилейка есть…
— А желудочно-кишечный тракт тебе не одолжить? — лениво пробормотал я.
— Да ладно, че ты! — забухтел он. — Отдам! Это… ну, прижало так, бывает, блин… Вообще без копейки!
— Отдашь колбасой, — так же лениво пошутил я. — И пива пару. «Жигулевского».
Витек, однако, воодушевился всерьез.
— Да че там «Жигулевское» твое! — хвастливо заявил он. — Моча ослиная. Я тебе чешского найду! «Старопрамен». Понял⁈ Пил когда-нибудь?
— Бывало… — проронил я уже сквозь дремотную облачность.
— Где это ты его пил?
Тут я вздрогнул, ругнул себя за утрату бдительности.
— Да сосед у нас ездил туристом в Чехословакию. Угощал, ну я так пригубил, чуток, конечно…
— Ну, это фигня! А я по-настоящему достану.
Я этим задорным словам не придал значения, успел подумать, что надо бы пораньше встать, отмыть эти чертовы «Ботасы»… а кстати, может у меня тут и подменная обувь есть?..
На этой мысли сознание утонуло в мягкой утробе сна.
Проснулся я посреди ночи. Лунный свет призрачно и неполно заливал комнату, дальние углы тонули в темноте. Было заметно прохладно. Витька негромко похрапывал по диагонали от меня, две другие кровати так и были пусты.
В первый миг я обалдел: где я⁈ А потом вспомнил.
Да. Хорошо это или плохо?.. Да ни так, ни этак. Это жизнь. Вселенная. Она отправила меня сюда, значит, это зачем-то надо, и никаких гвоздей. Я уже вошел в этот мир, врос в него, и значит, должен сделать нечто, что кроме меня не сможет сделать никто.
С тем и уснул вновь.
Окончательно проснувшись утром, я первым делом в майке-трусах-тапочках отправился в умывальную комнату, постарался отдраить там кроссовки, вышло на славу. Они реально были кожаные, а не тряпочные или какие там, как сейчас… то есть, как в двадцать первом веке. Мылись легко и остались сухие изнутри: вот оно, классическое качество!
Ну, умывание, бритье, завтрак описывать не буду. В девять двадцать восемь спустились в вестибюль, там уже толпились рабфаковцы, тщательно причесанные, прифранченные — Толян в своем беспощадном кримплене, остальные по-всякому, но длиннющие вороты батников скромно спрятаны под пиджачные лацканы. А Саня и вовсе в элегантной белой водолазке, отлично смотревшейся с темно-серым пиджаком.
— А, младое племя! — приветливо воскликнул он. — Сейчас идем, Лешку только ждем, он малость задержался, брюки гладит.
Мой взгляд нечаянно упал на ящик для почты: изрядный шкаф, разделенный на множество ячеек, каждая из которых обозначена буквой по алфавиту. На крышке этого сооружения в беспорядке валялись замызганные, покоробленные конверты, телеграммные бланки, видать, не нашедшие адресатов.
Как будто что подтолкнуло меня, я подошел, сунулся в ячейку Р, вытащил конверт «Авиа» с красно-синей пунктирной окантовкой, телеграмму и плотную бумажку почтового перевода. |