– Но… этого так… много. – Я колебалась, не зная, с чего начать.

– Может быть, тот факт… то обстоятельство, что вы ни разу за все время не встретили здесь мужчину? – подсказала она.

Я постаралась вернуться к моменту моего «пробуждения». Вспомнила как одна из «Мам» удивленно спросила «Что значит – мужчина?»

– Пожалуй, – сказала я, – пожалуй, это – одно из самых…

Она медленно покачала головой.

– Их больше нет дорогая. Ни одного. Нигде.

Я тупо уставилась на нее. Выражение ее лица было серьезным и участливым даже жалостливым. На нем не было ни тени притворства. Некоторое время я молча переваривала услышанное пока, наконец, у меня не вырвалось:

– Но… Это невозможно!!! Ведь где‑то должны быть… Вы же не можете… Как же вы тогда?… То есть я хочу сказать!…

Она вздохнула.

– Я понимаю, это кажется вам невозможным, Джейн… Вы разрешите называть вас Джейн? Однако это действительно так Я пожилая женщина, мне скоро будет восемьдесят, и за всю свою долгую жизнь я ни разу не видела мужчину разве что на древних картинах и полуистлевших фотографиях. Пейте шерри, дорогая, вам станет лучше. Боюсь, я очень расстроила вас. – Она помолчала, давая мне время прийти в себя. – Я примерно представляю себе, что вы сейчас чувствуете. Видите ли, я знаю историю не только по книгам. Когда я была совсем девчонкой, мне довелось слышать множество историй от моей бабки. Тогда ей было что‑то около восьмидесяти, но память у нее была хорошая, и рассказчица она была прекрасная. Я словно сама видела те тот мир, о котором она говорила, те места. Но это было настолько другим, так чуждо. Так непохоже на все, что меня окружало. Мне было трудно понять ее. Когда она говорила о юноше, с которым была когда‑то помолвлена, слезы струились из ее глаз. Она плакала, конечно, не из‑за него, а из‑за всего утраченного ею мира – мира ее юности. И даже тогда мне было непонятно, что она испытывала. Да и как я могла понять? Но теперь, когда я сама стала старой и так много прочла, я могу приблизительно представить, что она должна была чувствовать, вспоминая о былом. Скажите, дорогая. – Она взглянула на меня с острым любопытством. – А вы… вы тоже были помолвлены?

– Я была замужем очень недолго. Она задумалась.

– Должно быть, это очень странное чувство, чувствовать себя чьей‑то собственностью.

– Собственностью?! – изумленно переспросила я.

– Собственностью своего, м‑мм мужа, – пояснила она.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Но это было совсем не так, – пробормотала я, – это было… Но что случилось? Что могло случиться с ними со всеми?

– Они все умерли, – спокойно сказала она. – Заболели и умерли. Никто не мог ничего поделать – они исчезли, всего за год… даже чуть меньше года – не осталось ни одного, за исключением, быть может, нескольких на всей планете.

– Но тогда… тогда все должно было пойти прахом!

– О, да. Сначала почти так и было – было очень скверно. Начался голод. Замерла вся промышленность, и лишь в менее развитых странах, преимущественно аграрных, женщины сумели научиться кое‑как обрабатывать землю и тем самым уберечь себя и своих детей от голодной смерти. Почти все цивилизованные центры, скопления городов превратились в пепелища… Перестал существовать, транспорт кончилась нефть, некому было добывать уголь. Когда наступил кризис, оказалось, что лишь ничтожное количество женщин, которых было больше, чем мужчин, способно заниматься какой‑то серьезной работой.