«Почему ты делаешь то, что ты делаешь? Потому, что делаю то, что я делаю», — сказала Ксанта Дюмосу и себе самой.

Наконец, вдоволь поворочавшись с боку на бок, она поняла, почему ей не спится: было еще одно предположение, которое она должна была проверить, причем, немедленно. Ксанта встала, накинула плащ и вышла из шатра.

На улице все еще продолжалось, медленно затухая, веселье. Заглянув на центральную площадь, Ксанта увидела за одним из столов Агриссу, рядом с ней — Аркассу и Дреки. Такое удачное стечение обстоятельств нельзя было упускать — и Ксанта поспешила к дому Агриссы.

Двери здесь не запирали. Первое, что услышала Ксанта, спустившись в полутемную землянку Агриссы, был детский плач. Лакмасса сама чуть не плакала, покачивая корзинку с надсадно орущим младенцем.

Увидев Ксанту, она вскочила, попыталась прикрыть корзинку полотенцем, потом поняла, что это бессмысленно, и просто, опустив руки, встала у стены.

— Мы не хотели, чтобы люди видели, — сказала она, опустив глаза. — Медвежонок — еще куда ни шло, а так… Мы боялись, его снова пустят по реке или бросят в лесу, а он ведь не виноват, что таким родился. Агрисса говорит, что рано или поздно с ним придется что-то делать, но я не могу.

— Конечно, не виноват, — ответила Ксанта. — Очень даже прав, что родился, нам только такого чуда и не хватало.

Она взяла младенца на руки и отметила про себя, что его руки и ноги все также чрезмерно напряжены. Но это был обычный тяжеленький и головастый полугодовалый младенец — никаких медвежьих лап, никаких ран, ничего призрачного.

— Не могу понять, что с ним, — сказала Лакмасса с усталым вздохом. — Плачет и плачет.

— Молоком похоже облился, вот и все дела, — отозвалась Ксанта. — От жирного молока у них часто животик болит. Не бойся, маленький, сейчас все в порядке будет.

Она присела, положила младенца себе на колени, прижала спиной к своему животу и стала мягко массировать вздутый животик. Через минуту младенец пукнул, отрыгнул воздух и улыбнулся сквозь слезы в ответ на улыбку Ксанты.

— Это хорошо, что ты человечьим ребенком быть можешь, — сказала ему жрица, — осторожно разминая скрюченные ручки. — С медвежатами мне дел иметь не приходилось, а с детьми — бывало, может, и получится у меня тебе помочь.

Вдруг кто-то довольно чувствительно царапнул жрицу по ноге.

— Ой, смотрите! — воскликнула Лакмасса. — Что это?

Ксанта опустила глаза и увидела Гесихию, которая, стоя на задних лапах, передними сосредоточенно скребла ее ногу, спуская чулок.

— Как она здесь оказалась? — изумилась Лакмасса.

— Чудом, надо думать, — пожала плечами Ксанта.

Она подхватила черепашку и уложила на колени рядом с младенцем. Гесихия ткнулась мордочкой Ксанте в ладонь, и в руку жрице упал тяжелый серебряный браслет — две змеи, сжимающие друг друга в объятиях. Ребенок потянулся рукой к новой игрушке, но схватить не смог, только впустую стукнул по браслету кулачком и опять расплакался.