– Печка, видать, только что с завода – ни разу не топленная, – пожаловался Мэсел. – Я и бумагу совал, и бересту пробовал поджечь… Не горит, паскуда!

– Не ругайся, дай я попробую… Дома титан всегда растапливал… А ты, Лень, надевай полушубок, погрейся! – Кравец скинул шинель на нары и присел к печке. Мэсел впервые за время их знакомства, не стал спорить, протянул ему штык-нож и тут же натянул полушубок прямо поверх телогрейки.

Кравец выгреб из буржуйки поленья. Штык-ножом ловко отщепил несколько лучин. В топке сложил их шалашиком. Сунул обрывок газеты и чиркнул спичкой. Огонёк едва занялся и тут же погас.

– Что я говорил? Не горит! – злорадно заметил Мэсел.

– Может быть, тяги нет… – предположил Захаров.

Он постучал по трубе. Сначала внизу, потом повыше. Звук был глухой.

– Да там же лёд! Нам никогда не растопить это уё…

В караулку вошёл Шалов:

– Хау найс то миит ю хиэ?

– Чего-чего? – переспросил Захаров.

– Как вы себя чувствуете здесь, бестолочи? Знать надо язык потенциального противника…

– Куда нам до вас… – пробурчал Кравец.

Мэсел скорчил слезливую мину:

– Замерзаем, товарищ сержант…

Шалов оглядел потолок и стены, зябко передёрнул плечами, сдвинул ушанку на лоб, поскрёб затылок мизинцем с длинным ухоженным ногтем:

– Откупоривай водку, Кравец!

Кравец раскрыл «тормозок». Кроме бутылки с зелёной наклейкой «Московская» в нём оказались пирожки, заботливо упакованные мамой. Они были еще тёплыми.

Сержант первым сделал два больших глотка и передал бутылку Мэселу. Тот – Захарову. Дошла очередь и до Кравца. Ледяная водка обожгла горло, но вниз по пищеводу прокатилась горячей волной. Водку Кравец пил второй раз в жизни. Впервые это случилось три года назад. Сосед – Ильдар Гиндуллин, только что отслуживший в погранвойсках, – пригласил его и ещё двоих пацанов помочь копать картошку. Когда закончили работу, Ильдар, как и положено хозяину, предложил перекусить. Здесь же, у кромки картофельного поля, расстелили клеёнку. На неё разложили лепёшки, кильку в томатном соусе, помидоры и зелёный лук. Последней Гиндуллин извлёк из сумки бутылку.

– С устатку положено. – Он налил в гранёные стаканы. – Давайте дёрнем, мужики!

От этого «давайте дёрнем» и взрослого обращения «мужики» Кравец мигом забыл мамины наставления «не пить спиртного» и опрокинул содержимое стакана в себя. Что было потом, он помнил плохо. Вроде бы они с ребятами, как сумасшедшие, носились по полю, пинали и подбрасывали вверх картофельную ботву. Потом полезли на террикон угольной шахты, находившийся неподалёку. В памяти осталось ощущение какой-то неиспытанной доселе свободы и равного ей чувства стыда за себя и своих друзей. Когда хмель немного выветрился, они вернулись домой. Кравец поскорее, чтобы мама не заметила его состояния, улёгся в кровать и сразу же заснул. Наутро у него болела голова, и было сухо во рту.

– Ты что-то неважно выглядишь, сынок? – забеспокоилась мама.

– Устал с непривычки… – отговорился он.

Теперь, проглотив порцию «Московской», Кравец запоздало удивился, как это мама не задала вопрос: «Зачем тебе водка, сынок?» Так же запоздало пришло чувство стыда: ворвался в родительский дом, как ветер. Поел. Взял деньги, водку, всегда хранимую мамой для гостей, и… поминай, как звали. Забыл даже спросить маму, как она себя чувствует…

Голос Шалова вернул его в теплушку:

– Думаю, надо сбить лед на трубе… – выдвинул идею Захаров.