|
Забыл даже спросить маму, как она себя чувствует…
Голос Шалова вернул его в теплушку: – Думаю, надо сбить лед на трубе… – выдвинул идею Захаров. – Тогда и тяга появится. – Каким образом? – Залезем на крышу и чем-нибудь постучим… – за друга пояснил Кравец и тут же пожалел об этом. – Ты принцип помнишь: инициатива должна быть наказуема? Другими словами, тебе, Кравец, и лезть… Что ещё? Захаров и Мэсел, наученные примером Кравца, молчали. – Эх вы, мыслители… – недовольно сказал сержант. – Надо найти какой-нибудь горючий материал, чтобы прокалить эту чёртову печь! Масленников, за мной, а ты, Захаров, остаёшься в теплушке. Отвечаешь за вооружение и груз. Бди! Шалов и Мэсел ушли на поиски, а Кравец, проклиная сержанта и свою несдержанность, полез на крышу. Железные скобы, служившие ступенями, обледенели так же, как сам вагон. Рискуя сорваться, он добрался-таки до трубы. Рукояткой штык-ножа сбил с её макушки ледяной нарост. Крикнул вниз: – Юрка, как там? – Полную топку льда нападало… – глухо отозвался Захаров. – Ладно, тогда я спускаюсь… Вернулся в караулку. Следом пришли сержант и Мэсел. Принесли какие-то грязные тряпки. В теплушке запахло мазутом. – Что это? – Буксы… – пояснил Шалов. – Мы увидели, как обходчик заглядывал в железные ящики, приделанные к колёсам. Там и нашли их. – А почему буксы? – Читать надо больше! – глубокомысленно изрёк Мэсел. – В книге про Заслонова, который у немцев эшелоны подрывал, партизаны вместо буксов песок в эти ящики засыпали, и поезда шли под откос… – А если нельзя эти…ну, буксы из ящиков вынимать? Для чего-то они нужны? – Если бы да кабы, в лесу выросли б грибы! Цель оправдывает средства… Зажигай! Пламя ярко полыхнуло, озарив лица склонившихся к топке. В трубе загудело, затрещало, и в считанные секунды она стала менять свой цвет – из чёрного в сиреневый, потом в тёмно-красный. Вскоре печка раскалилась добела, распространяя кругом запах горелого масла и тепло. С потолка началась настоящая капель. В разгоревшуюся печь подбросили уголь. – Теперь не погаснет! – А я что говорил! Раскочегарили! А то – буксы не надо брать! – восторгался собственной находчивостью Шалов. – Ох ты, голубушка наша, – пьяно осклабился Мэсел и обхватил буржуйку, как любимую подругу. – Стой, сгоришь! – закричали ему, но было уже поздно. Полушубок Мэсела задымил. К прежним запахам, царившим в теплушке, добавился запах горелой кожи. Мэсела оттащили в сторону. Последствия его выходки были печальными – на новом полушубке образовались длинные чёрные подпалины. – Привет прапорщику Нечитайло… – мрачно пошутил Кравец. В это время состав дёрнулся и медленно пошёл вперед.
3 Тадам-дадам, тадам-дадам, тадам-дадам… Гремят на стыках колеса. Взвихривается снег. Свистит ветер. В распахнутой двери теплушки меняются, как на экране, пейзажи, сливаясь в один, ночной, где только белизна заснеженных полей, берёзы, зябкие огни полустанков да бессонные зеленоглазые семафоры. – Кравец, закрой ворота! – голосом дистрофика из больничного анекдота оборвал идиллию Мэсел, высунувшись из караулки. – Что? С горшка сдувает? – в тон ему спросил Кравец. – Это у тебя один горшок на уме… Насчет «горшка» Мэсел прав. |
