Нам было исключительно трудно поверить в его историю. Тем не менее мы решили провести расследование его дела, и оно принесло куда больше неожиданностей, чем сам человек, которым мы сначала заинтересовались.

При первой же нашей встрече Богги сказал, что я должен, чтобы получить о нем правильное представление, просмотреть его «печальное досье».

Заключенные часто хранят при себе папку, в которой собраны копии всех попыток обрести свободу. Это было в самом деле печальное собрание документов.

В нем были собраны обращения к комитету штата, который рассматривает прошения о помиловании, документы, в которых отбрасывались факты, свидетельствующие в пользу заключенного, копии писем, которые он тщетно рассылал во все инстанции. И самое печальное: решение об условном освобождении было отложено на последующий год — и письмо так и осталось без ответа.

Собрание этих документов у Богги было самым толстым и самым потрясающим из всех, что мне довелось видеть.

Для заключенного не так просто написать письмо официальному лицу, которое, как он считает, заинтересуется его делом. Первым делом существует правило, что только несколько человек в этих стенах пользуются правом печатать на машинке, и человек, умеющий обращаться с нею, относится к привилегированной прослойке. Заключенный, которому надо напечатать письмо, должен как-то купить себе это право.

Деньги, конечно, контрабандой попадают в тюрьму. Слишком многое можно приобрести на них и в заключении. Заключенные имеют право совершать покупки, пользуясь ограниченным кредитом, в пределах которого они могут снимать деньги со своего счета в тюрьме, не считая, конечно, каких-нибудь переводов со стороны, на пользование которыми нужно получить разрешение начальника тюрьмы.

Опытный заключенный, стараясь напечатать свое письмо, должен выкладывать за эту услугу сигареты или же обходиться без каких-то других тюремных радостей.

В течение тринадцати лет Богги практически не пользовался ими, расплачиваясь с теми, кто печатал для него письма. Только самое необузданное воображение заставляло заключенных думать, что их послания могут им что-то дать. Они писали сенаторам и различным официальным лицам, а порой даже самому президенту. Как только Богги удавалось добраться до машинки, он аккуратно перепечатывал послания и, подсобрав денег на марки, с надеждой отсылал их. И любой новый чиновник должен был считаться с тем, что обязательно будет получать корреспонденцию от Кларенса Богги.

Их ответы вызывали самые грустные чувства. Скорее всего, печатала их секретарша и они подмахивали не глядя. Точнее, ставилось факсимиле подписи — резиновая печатка. Письма, приходившие от секретарей и чиновников поменьше рангом, заверяли Богги, что его дело находится в папке самых неотложных дел и будет предложено вниманию мистера Крупняка в ближайший возможный момент, но что мистер Крупняк, как он должен помнить, в настоящий момент занят проблемами, связанными с его избранием и национальным кризисом, но Богги может быть совершенно уверен, что его письмо будет предложено вниманию мистера Крупняка.

В большинстве современных тюрем заключенным не разрешается отсылать такие письма, которые писал Богги, но поскольку он обращался к выбранным обществом лицам и юристам и потому что они были пронизаны уверенностью Богги в полной своей невиновности, начальник тюрьмы разрешал отправлять их и получать на них ответы.

С одной стороны, они приносили ему только расстройства и огорчения. С другой — придавали силы нести свой груз. Всегда жила надежда, что в один прекрасный день мистер Крупняк наконец разберется со всеми проблемами, войдет в свой новый кабинет, вспомнит наконец свое обещание и обратит внимание на дело Кларенса Богги… Поэтому Богги ждал и надеялся.