Затем дело уперлось в расшифровку протокола стенографической записи процесса, который был нужен Богги.

Штат Вашингтон считал, что получение протокола заседания для использования в целях апелляции является сугубо личным делом обвиняемого или осужденного.

Без протокола нечего было и писать. Без денег получить его было невозможно.

Денег у Богги не было. За протокол ему пришлось бы выложить около семисот пятидесяти долларов.

Сидя в тюрьме, Богги прилагал все усилия, чтобы как-то раздобыть денег для оплаты стоимости перепечатки протокола. Его родители были не в состоянии помочь ему. Они уже были стары и сами еле сводили концы с концами. Богги был совершенно нищ — а кто решит выложить осужденному убийце семьсот пятьдесят долларов? Никто.

Но наконец через десять лет случилось нечто странное.

Был осужден и отправлен в тюрьму человек, у которого было несколько тысяч долларов. Преступление его заслуживало осуждения с точки зрения общечеловеческих норм поведения.

Но, попав в тюрьму, он многим стал оказывать помощь. Тихо и незаметно он делал все, что было в его возможностях, для помощи многим заключенным. Он слышал о неразрешимой проблеме Кларенса Богги. Он слышал, как тот уверял в своей невиновности. И он выложил семьсот пятьдесят долларов, которые дали Богги возможность в первый раз с момента заключения увидеть протокол судебного заседания. Так что, когда я обратился к Богги, он смог вручить мне его.

Изучение этого протокола было долгой утомительной работой, но читая его, я наконец получил полное представление о деле Богги.

Дело само по себе было столь же невероятно, как и все остальное, связанное с Кларенсом Богги.

Это было 26 июня 1933 года. Мориц Петерсен, замкнутый семидесятивосьмилетний старик, снимал комнатку в частной гостинице в Спокане, штат Вашингтон. Несколько неподалеку, на задах длинного большого участка на Ист 20-й стрит в Спокане у него была маленькая развалюха. В передней части участка стоял жилой дом по соседству с таким же.

У Петерсена была привычка утром, выйдя из гостиницы, добираться на такси до своей хижины, где он и проводил весь день, копаясь в садике, кормя своих цыплят, выпалывая сорняки и так далее. По вечерам он возвращался на снимаемое им место. Большая часть его одежды хранилась в хижине.

В то время Петерсен, как и большинство окружающих, находился в довольно стесненных обстоятельствах. У него было кольцо с алмазом, которое, по его утверждению, стоило пятьсот долларов, но он тщетно пытался продать его. (Это были времена Великой Депрессии, и наличные деньги были довольно редким товаром.)

О финансовых обстоятельствах этого человека идет речь потому, что невозможно было себе представить возможность его ограбления тем, кто знал о нем. С другой стороны, имелась определенная возможность того, что человек, не знавший его, мог предположить, что этот эксцентричный старик, ведущий такую упорядоченную жизнь, скорее всего, имеет какую-то сумму наличными, которую он или прячет в хижине, или хранит на себе.

В субботнюю ночь на 24 июня 1933 года кто-то вломился в лачугу Морица Петерсена и перевернул ее вверх дном. Окна были завешены полотенцами, чтобы обитатели соседних домов не увидели проблесков света, пока посетитель обшаривал все закоулки помещения, открывал ящики, разбрасывая по полу оплаченные чеки и различные документы.

На первый взгляд казалось, что взломщик искал какой-то определенный документ. Оплаченные чеки у Петерсена обычно хранились в аккуратной стопке, и трудно было себе представить, что взломщик разобрал эту пачку и разбросал ее по полу в поисках денег, пусть даже они и были его целью. Преступник без труда мог догадаться, что деньги обычно хранят в более приспособленном для этого укромном месте.