Люди удивляются, обнаружив, что такой казавшийся близким друг, как собственное тело, отказывается им помогать. Логическое следствие — не заботиться больше о таком вероломном друге. Люди отказываются говорить с ним, выслушивать его просьбы и следовать его рекомендациям. Наконец приходит ужасная в своей простоте мысль, что тело, быть может, вовсе не друг, а коварный враг, агент какой-то внешней силы, желающей вашего уничтожения.
Однажды, порядком выпив, Каллагэн даже засел за статью на эту тему для «Католического журнала». Он проиллюстрировал ее замечательным рисунком, где был изображен мозг, стоящий на карнизе небоскреба под названием «Человеческое тело». Здание охватывало пламя (на котором была надпись «рак», хотя ее можно было с успехом заменить дюжиной других). Подпись гласила: «слишком высоко». Протрезвев наутро, он разорвал написанное, а картинку сжег. Ей не было места в католической доктрине, по которой к вам в самый критический момент обязательно прилетит вертолет под названием «Христос» и спустит лестницу. Но он видел на практике правоту своих выводов — депрессию, переживаемую многими больными. Симптомами являлись тусклые глаза, тяжкие вздохи, а иногда и слезы при виде священника, этого черного ворона, прилетающего к больным и умирающим, чтобы напомнить им о присутствии смерти.
У Мэтта Берка эти симптомы отсутствовали. Он протянул руку, и, пожимая ее, отец Каллагэн удивился ее крепости.
— Рад вас видеть, отец Каллагэн.
— Я тоже. Хорошие учителя, как мудрые женщины, поистине бесценны.
— Даже такие старые агностики, как я?
— Особенно такие, — сказал Каллагэн, улыбаясь. — Я застал вас в момент слабости. Я всегда говорил, что в больницах мало атеистов, а в реанимации совсем нет агностиков.
— Ничего, скоро я отсюда выйду.
— Ну-ну. Я надеюсь еще, что вы придете ко мне на исповедь.
— Что ж, — сказал Мэтт, — это не так уж невероятно, как можно подумать.
Отец Каллагэн сел на стул, упершись коленями в изголовье кровати. Стопка книг обрушилась на него. Прежде чем опять сложить их, он прочитал заглавия.
«Дракула». «Гость Дракулы». «Поиски Дракулы». «Золотая ветвь». «Естественная история вампиров» — естественная? «Венгерские народные сказки». «Монстры тьмы». «Монстры в реальной жизни». «Дюссельдорфский монстр Петер Куртен». И… он сдул с последней обложки толстый слой пыли, обнажив фигуру, хищно склонившуюся над спящей девицей. «Вампир Уорни или Кровавое пиршество». Ничего себе, подходящее чтение для пациента с сердечным приступом!
Мэтт улыбнулся.
— Когда-то я делал сообщение по бедному старому Уорни в университете. Профессор был шокирован. Его представления о фантазии простирались от «Беовульфа» всего лишь до «Писем Баламута». Мне в письменном виде велели сменить круг интересов.
— Случай Петера Куртена довольно интересен, — заметил отец Каллагэн.
— Вы слышали эту историю?
— Да. Я интересовался такими вещами в духовном училище. Я всегда считал, что для того, чтобы стать хорошим священником, нужно заглянуть в бездны человеческой души, как и на ее вершины. Конечно, просветленным зрением. Куртен, кажется, еще мальчиком утопил двух своих приятелей, когда они катались в лодке.
— Да, — сказал Мэтт. — И дважды пытался убить родителей девочки, которая отказалась встречаться с ним. А потом поджег их дом. Но меня интересовала другая часть его карьеры.
— Я понял это по вашему кругу чтения, — он взял журнал, где на обложке была изображена миловидная девица в облегающем костюме, высасывающая кровь из молодого человека, в лице которого крайний ужас мешался с предельной страстью. |