— Эд? — позвала она внезапно, без всякой причины.

Звук ее голоса в тишине напугал ее.

Слово замерло в полутьме подвала. Почему она произнесла его? Что Эд Крейг мог делать здесь?

Валяться пьяным? Вряд ли где-нибудь в городе было менее подходящее для этого место. Скорее всего, он просто отправился в лес со своим дружком Вирджем Рэтбуном, пропивать какой-нибудь случайный заработок.

Но она задержалась еще на один миг. Запах гнили был невыносимым, просто ужасным. Она надеялась, что не придется дезинфицировать весь дом.

В последний раз оглядев подвал, она вышла.

Отец Каллагэн выслушал их, всех троих, и когда он покончил с этим, было уже полдвенадцатого. Они сидели в прохладной гостиной его дома, и солнце ярко светило в широкие окна. Глядя, как пылинки танцуют в солнечных лучах, отец Каллагэн вспомнил старую картинку: уборщица с веником застыла в изумлении, обнаружив, что смела кусок своей тени. Сейчас что-то напомнило ему это. Уже второй раз за двадцать четыре часа он сталкивался с вещами совершенно невероятными — теперь ему говорили о них известный писатель, достаточно рассудительный мальчик и уважаемый в городе врач. Но невероятное не делалось от этого менее невероятным. Нельзя смести свою тень. Кроме случаев, когда это происходит.

— Мне было бы легче поверить в то, что вы можете вызвать дождь или гром, — сказал он.

— Да-да, — сказал Джимми. — Я понимаю вас.

Он потрогал рукой шею.

Отец Каллагэн встал и извлек что-то из черной сумки Джимми — две бейсбольных биты с заостренными концами. Он повертел одну из них в руках и сказал:

— Не очень удобно для игры.

Никто не улыбнулся.

Каллагэн положил колы, подошел к окну и взглянул на улицу.

— Вы очень решительны, — сказал он. — И я надеюсь, что могу сообщить вам кое-что, что может вам помочь. В окошке мебельного магазина Барлоу и Стрэйкера выставлена табличка: «Закрыто до дальнейших объявлений». Я сам ходил туда в девять часов, чтобы проверить слова мистера Берка об этом загадочном Стрэйкере. Магазин заперт, спереди и сзади.

— Можете сопоставить это с тем, что сказал Марк, — заметил Бен.

— Может быть. А может, это просто совпадение. Я спрашиваю вас еще раз: вы уверены, что католическая церковь должна участвовать в этом?

— Да, — сказал Бен. — Но если вы откажетесь, мы обойдемся без вас. Если придется, я пойду туда один.

— Не стоит, — сказал отец Каллагэн, поднимаясь. — Пойдемте в храм, джентльмены, и я выслушаю вашу исповедь.

Бен неуклюже стал на колени в полумраке исповедальни, мысли его путались, вызывая из памяти вихрь полуреальных образов: Сьюзен в парке; миссис Глик, отступающая от креста с открытым ртом; Флойд Тиббитс, вылезающий из машины в своем нелепом наряде; Марк Петри, заглядывающий в окошко машины Сьюзен. В первый и последний раз он подумал, что все происшедшее могло оказаться сном, и в какое-то мгновение ум его ухватился за эту спасительную возможность.

Тут он увидел что-то в углу исповедальни и поднял с пола. Это была коробочка из-под конфет, выпавшая, должно быть, из кармана какого-нибудь малыша. Она была реальна. Его пальцы сжимали картон. И весь этот кошмар тоже был реальностью.

Маленькая дверца отворилась. Он взглянул туда, но ничего не увидел. Там была занавеска.

— Что я должен делать? — спросил он у занавески.

— Повторяйте: «Господи, помилуй меня, ибо я грешен».

— Господи, помилуй меня, ибо я грешен, — повторил Бен странным, не своим голосом.