Семь лет спустя его затянуло в дробильную машину, когда он отвлекся разговаривая с представителем одной массачусетской компании. Показывая ему действие машины, он поскользнулся и на глазах у всех упал в дробилку. Он уже не увидел, как его лесопилка, которую он спас в 1951-м, закрылась в феврале 60-го, не выдержав конкуренции.

Хорек поглядел в зеркало и пригладил седые волосы, все еще обильные и достаточно привлекательные для его шестидесяти семи. Это была единственная часть его тела, на которую не подействовал алкоголь. После этого он влез в рубашку цвета хаки, взял свою овсянку и сошел вниз.

И там он увидел — через шестнадцать лет после того, как все случилось — ту женщину, с которой когда-то спал, и которая до сих пор казалась ему чертовски привлекательной.

Вдова накинулась на него, как коршун, едва он появился на кухне.

— Хорек, не соблаговолишь ли начистить эти перила после завтрака? Как у тебя со временем?

По молчаливому уговору, он был обязан выполнять такие просьбы в обмен на то, что она не брала с него четырнадцать долларов в неделю за комнату.

— Конечно, Ева.

— И еще тот ковер…

— …надо выбить. Да, я помню.

— Как твоя голова? — она спросила это нарочито небрежно, скрывая сочувствие… но оно все равно слышалось в ее тоне.

— Нормально, — сказал он, наливая воду в кастрюлю.

— Вчера ты вернулся поздно, поэтому я и спрашиваю.

— Заботишься обо мне? — он подмигнул и был рад видеть, что она все еще краснеет, словно школьница, хотя вот уже девять лет между ними не было ничего такого. Никаких глупостей.

— Но Эд…

Она одна звала его так. Для всех прочих он был просто Хорек. Что ж, все правильно. Пускай зовут, как хотят.

— Не обращай внимания, — сказал он примирительно. — Я просто не с той ноги встал.

— Судя по звукам, ты не встал, а выпал, — сказала она, но Хорек промолчал. Он быстро проглотил ненавистную овсянку и взял щетку и коробку с воском.

Наверху писатель все стучал. Винни Апшоу, живущий напротив, рассказывал, что он начинает в девять утра, днем уходит и опять стучит с трех до шести и с девяти до полуночи. Хорек не мог себе представить, откуда он берет столько слов.

Но вообще-то парень был ничего, и с ним вполне можно было пропустить пару кружечек у Делла. Он слышал, что все эти писатели пьют, как рыбы.

Он начал методично тереть перила и снова вернулся к мыслям о вдове. Она устроила в доме пансион на страховку мужа, и правильно. Она работала, как лошадь. Но ей требовался мужик, и, как только прошло первое горе, это стало заметно. Господи, как она любила это дело!

Тогда, в 61-м, люди еще звали его Эдом, а не Хорьком, и руки у него не дрожали. Он работал на фабрике, и вот однажды вечером в январе 62-го это случилось.

Он замер со щеткой в руке, задумчиво глядя в узкое окошко над лестницей. Там сиял последний золотой свет лета, которому было наплевать на холодную, дождливую осень и идущую следом зиму.

В тот вечер все у них делалось по обоюдному согласию, и когда они лежали вдвоем в ее постели, она вдруг заплакала и объявила, что они поступают нехорошо. Он ответил, что все нормально, не зная, нормально ли это, и не заботясь о том, и за окнами завывал ветер, а в комнате у нее было тепло и уютно, и они, наконец, заснули в обнимку, как ложки в коробке. О Господи, время как река. Знает ли об этом писатель?

Он снова принялся начищать перила медленными, сильными движениями.

В начальной школе на Стэнли-стрит, самой новой в Лоте, была перемена.