— Это Клиффорд, — говорит она вполголоса Артуру, закрыв трубку ладонью. — Что мне делать? Он приглашает меня пообедать сегодня вечером.

Артур качает отрицательно головой: он знает, что ее любовь к Клиффорду — нечто вроде опасного наркотика. Этот наркотик сильнее действует на длинном временном отрезке.

— Хорошо, — говорит она Клиффорду, даже не замечая реакции Артура, у которого она спрашивала совета. Конечно! До советов ли ей теперь! Она бегает по дому, готовясь к свиданию: это платье, это пальто, эти духи, эти туфли, а это подойдет ли?

Она лишь останавливается, чтобы обнять бедного Артура. Одна ее рука, без сомнения, по толщине составит четверть руки Артура, к тому же ослепительно белая.

— Если бы мы с Клиффордом могли быть друзьями, просто друзьями, и все…

Но, конечно, она желает чего угодно, только не этого; они оба сознают это.

— Артур, — говорит она на прощание, между прочим, — вы ведь посидите с ребенком, правда? Мне больше некого попросить. Я вернусь самое позднее в одиннадцать. Обещаю вам!

Чего стоит очарование

Читатель, весь этот день Энджи Уэлбрук провела в приготовлениях к завтраку с Клиффордом. Она поехала в лучший лондонский салон «Хэрродс» и потратила там большое количество времени и денег. Она оскорбила множество людей, что входило в ее традиции. Она обвинила косметичку в том, что та ничего не понимает в своем деле, а девушку, которая чистила от волосяного покрова ее ноги — в том, что та намеренно причинила ей боль. (Почти невозможно не причинять боли вообще, выдергивая тысячи волосков из кожи, а волосы на ногах Энджи были темные, густые и толстые).

Она оскорбила Еву, лучшую маникюршу Лондона, которая никогда не позволит себе даже усмехнуться, видя самые обломанные и самые неухоженные ногти, и которая остается невозмутимой, обслуживая самых требовательных и грубых клиенток. Еву она обвинила в намеренной порче ее ногтей, которые уже были достаточно поломанными. У Энджи были очень длинные ногти, которые она покрывала кроваво-красным лаком. Хочется верить, что такие ногти носят лишь бездетные женщины — или женщины, у которых есть прислуга. (Хотя, может быть, эти женщины всего лишь обладают очень твердыми ногтями — и всегда надевают перчатки, принимаясь за домашнюю работу).

Энджи желала детей. То есть, она желала детей от Клиффорда. Она запланировала основать династию; но с чем она осталась в свои уже более чем тридцать лет, и без мужа! Ничего удивительного поэтому, что она так пылила и грубила в «Хэрродс», но персоналу салона были неизвестны ее причины, да и незачем им было знать; следовательно, они имели полное право не быть столь терпеливыми с Энджи. Чем меньше таких Энджи, тем лучше, вероятно, думали они.

В салоне-парикмахерской она четыре раза приказывала переделать прическу, но результат ей все равно не понравился. Энджи желала видеть свои волосы густыми и пышными (абсурд, принимая во внимание ее простое, суровое лицо), а женский мастер Филипп старался сделать прическу попроще, в стиле ее лица. Но Энджи настояла на своем, и, к тому времени, когда она достигла того, чего желала — и окончательно расстроилась, следующая клиентка Филиппа прождала уже более получаса. И Энджи не подумала заплатить ничего сверх — нет, ни в коем случае!

А следующей клиенткой, которую Энджи заставила ждать полчаса, была никто иная, как новая подруга сэра Лэрри Пэтта, молодая блондинка Дороти, которая утешала сэра Лэрри в горестные месяцы после бегства Ровены. Ее отбытие, если вы помните, было связано с потрясающими разоблачениями ее многочисленных измен в течение всей супружеской жизни, причем сделанными ею самой добровольно.