Нет ничего гаже, чем слышать от скорбящего супруга (супруги), каким хорошим, добрым и удивительным человеком был ушедший супруг, в то время как вам прекрасно известно, что они прожили жизнь в ругани и оскорблениях. Лучше бы мы старались не говорить гадости о живых, чем потом говорить хорошо об ушедших.

Время бежит так быстро, и жизнь у всех нас так коротка.

Похороны

Как киношники любят похороны! Разрытая могила, пустынный двор церкви, печальные родственники — и все либо бледно-заплаканные, либо сердитые. Мы будто слышим голос режиссера: нет, нет, Маурин — или Генри, или Уэнди — Бога ради! Нет! В шестой раз: ты бросаешь землю на гроб, а не просто даешь ей упасть. Еще раз, пожалуйста… чем скорее мы отснимем, тем скорее по домам… и ветер свищет и плачет вокруг фальшивых родственников, будто упрекая, что даже это, даже смерть — все на потребу толпе, наживе и фантазии. И даже в кино похороны редко получаются как следует: и тяжесть утраты, и пугающая таинственность гроба, и пустота после церемонии; голос священника теряется в порывах ветра, и накатывают мысли о том, как быстро уходят поколение за поколением, и как бессмысленно существование.

К чему обременять себя суетой жизни, говорит нам разверзтая могила, если смерть поглотит всех и вся? Мы даже теряем порой у могилы ощущение будущего мира; знание о том, что земля вертится, и волны набегают и отступают; а приливы и отливы сменяют друг друга. Нет, поистине невозможно все это вместить в кинопленку.

Ну а уже что до сожаления, то камеры даже пытаются передать дух зала кремации. Что там может поразить взгляд? Вполне обычная комната, священник на все случаи, гроб, исчезающий за занавесочками… Не видно даже огнедышащей печи. И, чей именно прах вам вручают затем? Именно вашего родственника (знакомого)? Да кто поверит этому! И какая разница? Конечно, никакой! Священник бормочет что-то, как заведенный (еще бы, двадцать кремаций в день), путает имена, но старается. Ну что ж, вот и все. Достаточно.

Этакая смесь поспешности, доброты и патетики: в смерти мы все равны. Пусть будет так.

Эвелин кремировали. Джона на кремации не было. Он сказал: Хелен должна выбрать между Клиффордом — и тем, чтобы он присутствовал на похоронах. Она выбрала Клиффорда: по крайней мере, тот не принес ее матери никаких страданий. Напротив, стараниями Клиффорда был утеплен дом, починена крыша, и сделано многое другое по хозяйству.

Жители Эпплкора явились на кремацию в немалом числе: Эвелин любили, жалели и уважали за ее верность полоумному мужу. Помимо того, пришли посмотреть на Клиффорда: всех облетела весть, что он будет на похоронах. Клиффорд из Леонардос был известен широко: он вел теперь свою программу на Би-Би-Си, которая называлась «Поиски пути — через искусство», и, хотя немногие смотрели программу, но все знали о ней. (Не уверена, впрочем, что действительно люди пришли из любопытства, однако то, что до крематория было достаточно далеко — а людей набралось много, говорит само за себя).

Приехали поддержать Хелен Отто и Синтия. Они решили, что должны заменить ей теперь родителей, поскольку ее мать умерла, а отец, после того, что они услышали о его поведении — хуже чем умер.

Клиффорд был на удивление вежлив и всепрощающ:

— Как художник, — сказал он в защиту Джона, — он просто не видит различий между жизнью и смертью. Его работа вся посвящена то одному, то другому.

— Ты имел в виду, что он сошел с ума, — подсказал Отто.

— Наполовину, — уточнил Клиффорд.

— Бедняжка Хелен, — сказала Синтия. И добавила с той изумляющей всех интуицией, которая будто озаряла ее: — Я надеюсь, что теперь, когда ее мать умерла, вы лучше уживетесь друг с другом.