|
Эти люди видят мир таким, каким хотят его видеть, а вовсе не таким, каков он есть. Они, к примеру, могут поверить в то, что еды в доме предостаточно, и неважно, есть она на самом деле или нет, и отказаться ходить в магазин. Если, к примеру, не хочется напоминать ребенку о том, что нужно ложиться спать, то они и не станут укладывать ребенка. У детей, растущих возле таких женщин, есть определенные преимущества, а именно — общая жизнерадостность обстановки и настроение типа: «А, гори все синим пламенем», но есть и свои недостатки. Детям приходится заботиться не только о себе, но и о своих родителях в весьма раннем возрасте: буквально добывать деньги на пропитание, ходить самим в магазин, самих себя укладывать спать — нередко при этом и спать-то лечь некуда, если не стащить с постели несколько бесчувственных взрослых тел — или, если не в силах стащить, перелезешь через них. Детям нужны порядок, рутина и безопасность: если этого у них нет, то дети, как правило, делают вид, что они есть. Делала вид и Нелл, и это ей удавалось.
В сельской школе не стали задавать вопросы: она была на пороге закрытия от отсутствия учеников, а при виде хорошенькой Нелл глаза директора школы засияли от удовольствия. Был даже проигнорирован вопрос об отсутствии свидетельства о рождении ребенка. Таким образом, маленькая Нелл Бичи пошла во второй класс, и все сочли ребенка плодом совместной жизни Клайва и Полли. Полли, конечно, не озабочивалась успеваемостью девочки, не участвовала в родительских комитетах. У нее вечно не хватало времени: постоянный приток ворованных товаров не давал расслабляться. Полли любила, напевая, мыть Нелл в огромной сияющей белизной ванне с львиными головами и лапами по бокам. Она укладывала Нелл на высоченную железную кровать с продавленным, но мягким матрасом, с пыльными и истрепанными одеялами, которые ранее использовались для заворачивания ворованной утвари. Нелл внимательно постигала уклад жизни и новые правила. Пища здесь подавалась время от времени, вовсе не по часам, но кто был голоден, свободно мог взять себе что угодно — в буфете или из холодильника; и никто не бил за это по щекам, и не кричал, и даже не удивлялся. Если тебе нужны были новые носки или чистые чулки, то приходилось добывать их самой, иначе никто не позаботится; а старые приходилось вовремя стирать — и помнить об этом, иначе вскоре будет не в чем пойти. Нелл это устраивало, хотя приходилось порой ходить в школу в мокрых носках, что было неудобно. Нелл утешала себя тем, что она всегда вновь убежит, если ей что-то не понравится. Если удалось однажды — удастся и дважды. — Улыбайся почаще, — говорила ей Полли. — Все трын-трава, все так весело! Вскоре Нелл вновь научилась всем улыбаться, и не с целью угодить, а потому что жизнь была легка и весела; и она вновь прыгала, хотя могла спокойно ходить, но это хороший знак, который означал, что Нелл совершенно позабыла мысль о побеге. Она приняла ферму как свой дом. Хотя иногда задумывалась над тем, кто же ее настоящие родители. Ей хотелось спросить, но она знала, что вопросы здесь не поощряются. Если вы здесь — вас принимали, но и вы должны принять все, как есть. Мысль о родных, о родном доме временами поселяла в душе Нелл печаль. Она раскачивала языком свои шатающиеся молочные зубы, и это было хотя и больно, но приносило определенную пользу: чем быстрее вывалятся старые, тем скорее вырастут новые: большие и белые. Так же она намеренно расшатывала в душе болезненный вопрос: кто она и откуда. Она вспоминала о Роуз, которая мочилась до ночам в постель, и скучала по ней, и думала: как там Роуз без нее? Она вспоминала старика и двух старух, всех в морщинах, в странном, темном, огромном доме; она помнила, как пекла тосты перед камином. Иногда она делала тосты для Полли и Клайва, иногда и для их друзей, если они приходили к завтраку. Нелл собирала пустые бутылки, подсчитывала их и серьезно говорила: «Тринадцать! О, мой Бог!» — и все смеялись. |
