Амали в селение презренных приняли со скрипом. Староста хотел прогнать горбатую девушку.

— Мало голодных ртов нам что ли? После переселения нам и самим бы не сдохнуть тут с голоду.

— Но мы не бросаем своих, — возмутилась одна из женщин. — Одной ей зиму не пережить.

Старейшина окинул Амали мрачным взглядом:

— Что ты умеешь?

— Много чего, — шепеляво, подражая простецкому говору презренных, ответила она.

— Шить умеешь?

Амали закивала. Шить она не просто умела, она делала это искусно. В монастыре юных Накта обучали всем женским премудростям.

— Хорошо, — сказал староста, — сошьешь мне тулуп и, если мне понравится — останешься.

Амали дали кусок дубленной овечьей шкуры и иглу с нитками. А к утру она вручила старосте отлично скроенный и пошитый тулуп.

С тех пор, несмотря на то, что в поселении презренных её встретили едва ли дружелюбно, она жила тихо и спокойно. Шила себе потихоньку, штопала старые изношенные одежки, перешивала заношенные мужские рубахи в детские, из старых лоскутов делала теплые накидки. За это презренные ей приносили ей еду и мелочи, необходимые для быта. Даже вот хижину ей сколотили. Правда, явно не очень старались.

Одна проблема огорчала Амали. Отсутствие горячей ванны, да и вообще — возможности нормально помыться в селении не было. Днем, когда женщины ходили купаться на речку, она, конечно же, не могла пойти с ними. А ночью было так холодно, что от одной мысли о купании, Амали начинала дрожать. Большая бадья, в которую можно было набрать горячую воду, принадлежала старосте, и купались в ней исключительно мужчины, приближенные к старосте.

Спасалась Амали только тем, что в дни, когда шел дождь, плохая крыша пропускала целые струи воды, и она могла обтереть тело намыленной мокрой тряпкой. Вот только привыкшая к уходу нежная кожа после таких процедур начинала жутко чесаться и шелушиться, но это все равно лучше, чем купаться ночью в холодной реке.

И вот, как назло, уже вторую неделю не было дождя. А сегодня утром Тисса — женщина, которая приносила Амали ткань, одежду, требующую починки или перешивки, сделала ей замечание.

— Смердит от тебя, дорогуша, — поморщилась она. — Мыться надо, а то провоняешь нам и одежду всю. Ты чего с остальными купаться не ходишь?

— Стыдно мне, — буркнула Амали, опустив глаза.

— А вонять не стыдно?! — возмущённо всплеснула руками Тисса.

Амали молчала, думая: как бы ей выбрать время, чтобы на реке не было никого, и помыться. Но днем такое время было выкроить практически невозможно. Кто-то все время стирал, носил воду в ведрах, ловил рыбу. Тисса же расценила ее молчание по-своему.

— Если утром приду и ты будешь так же вонять, — брезгливо скривилась она, — за волосы потащу тебя к реке, и сама как следует выстираю. Ты же женщина! Где такое видано, чтоб от женщины несло, как от свиньи!

Амали промолчала, потупив взгляд. Но в тот же день она решилась отправиться к реке ночью и наконец, нормально искупаться. Пусть даже в ледяной реке. Может быть, это вовсе не так страшно, как она себе придумала.

Глубокой ночью, когда в селении все стихло, Амали поднялась с постели, взяла тонкий обмылок и чистое бельё, которое сшила себе из обрезков накануне и направилась к реке.

На карауле сегодня были Бор и Ханил. Жестокие ублюдки, которых даже местные женщины старались обходить их стороной. Амали сразу поняла, что они собой представляют, и предпочитала держаться от них подальше, боясь попасть под горячую руку. Бор звал ее горбатая и противно ржал.