– Так что вас там беспокоит?

Теперь это был голос Тимми:

– Эти картины Лорана МакКендлза...

Потом в телефоне что‑то долго трещало, а потом голос Пи‑Джея произнес:

– ...полностью обескровлены.

– Да, я понимаю, – это снова был Тимми, – это похоже на второсортный ужастик, но... но...

– Да бросьте вы. Лоран – всего лишь один из многих эксцентричных американских беженцев... тут, в Бангкоке, таких немерено. Да, он мрачный, да, он одержимый, но он не вампир. Мы обедали с ним вчера. При свете дня. И ели серебряными приборами. Настоящими. 925‑й пробы. Из бабушкиного наследства. И я видела его отражение в зеркальце, когда открыла пудреницу.

– Значит, ты тоже по этому поводу беспокоилась... и пригласила его на обед... – сказал Тимми. – Чтобы проверить, да?

– Да, – подтвердила она. – Но ты и так знаешь, что он вне подозрений. У него есть алиби. И вообще он прекрасный художник, ради всего святого! Да, он сумасшедший! Но он гениальный художник.

– Хорошо. – Пи‑Джей снова взял трубку. – Но будь осторожна. Возвращайся быстрее домой.

– Я люблю тебя. И тебя, Тимми.

– Я тебя тоже люблю.

– И я тоже.

Она убрала телефон обратно в сумку и достала фарфоровых слоников. Каждый слоник был аккуратно завернут в газету. Она заказывала их специально: в лучшем магазине фарфора во всей провинции Аюттхая. Слоники были маленькие, в дюйм высотой, с циркониевыми глазками и бивнями из настоящей слоновой кости. Их покрывала глазурь изумительно синего цвета – необычного для древних изделий. Премхитра пересчитала их. Да, семь слоников. На всякий случай пересчитала еще раз, чтобы уж точно не ошибиться. При сделке с богом нельзя ошибаться.

Она аккуратно поставила слоников на жертвенный столик пред лицом Брахмы, обращенным на север. Потом купила у ближайшего продавца четыре семицветные гирлянды цветов и начала медленно обходить храм против часовой стрелки, останавливаясь перед жертвенником у каждого из четырех ликов Брахмы, обращенных к четырем сторонам света, чтобы возложить гирлянду и вознести благодарственную молитву. Но сперва ей пришлось осторожно пробраться сквозь шумную толпу японских туристов, которые активно жестикулировали и размахивали видеокамерами.

Премхитра благодарила бога за то, что он дал ей Пи‑Джея. Пи‑Джей – создание настолько ошеломительное, что ее родственники даже не нашли, что сказать против него; он был жителем города и в то же время дикарем, в нем текла кровь белого и индейца, он был мужчиной, но одновременно и женщиной; Пи‑Джей, убийца вампиров. Конечно, теперь он уже не такой, каким был, – теперь, когда ее семья помогла ему стать этаким респектабельным буржуа, владельцем собственной галереи в Студио‑Сити. Он больше не борется против вампиров, ну разве что только в кошмарных снах. Все, что случилось в Узле, теперь тоже казалось сном, хрупким и ускользающим сновидением: лесной пожар... неистовый секс под дождем, в грязи... человек, объятый пламенем, бегущий по ненастоящим улицам... церемония вручения «Оскара»... теперь все это казалось ненастоящим. Они подумывали о том, чтобы вернуться обратно в Чендлер... Воспоминания этого беспокойного года распадались на разрозненные фрагменты, которые складывались в совершенно безумные коллажи; конечно, многое забылось, но Премхитра хотела забыть еще больше. Забыть вообще все.

Позволь мне забыть, молила она четырехликого Брахму. Позволь мне забыть. Она стояла перед лицом Брахмы, обращенным на запад, в тени каменного слона семи футов высотой.