— Что ты предлагаешь? — спросило изножье кровати.

— Не попадаться, — отвечал вслух Тристрам. Его загнали в армию 27 марта, в прошлом году на Пасху, должны были демобилизовать ровно через год. До этой даты — еще больше месяца — никак нельзя себя чувствовать в безопасности. Он не сумел погибнуть: возможно, Военное Министерство будет за ним охотиться, пока он не избавится от обвинения в нарушении служебного долга. Впрочем, станут ли в самом деле трудиться? По его мнению, станут: будут горестно хмуриться над ведомостью с вопросительным знаком вместо галочки против одной фамилии, платежная книжка пропала. Может быть, даже тут, в этом армейском отеле небезопасно. Он считал, что достаточно хорошо себя чувствует, чтоб убраться отсюда.

Умылся, тщательно выбрился, старательно оделся в штатское. Почти поплыл по лестнице, легкий, как стриженая овца: болезнь принесла ему некую пользу, очистив от тяжелых соков. В вестибюле военной полиции не было. Он ждал, что выйдет в утро, но, полностью окунувшись в приморский город, обнаружил — уже далеко за полдень. Поел жареной рыбы в ресторане на окольной улочке, потом увидел неподалеку вполне подходящий грязный с виду жилой дом. Никаких вопросов, никакого любопытства. Заплатил за неделю вперед. И подумал: деньги вот-вот кончатся.

Глава 2

Следующие четыре педели Тристрам провел весьма прибыльно. Припомнил свои функции — учителя истории и сопутствующих предметов — и таким образом, финансируемый своим бедным мертвым взводом, провел сам с собой краткий курс реабилитации. Он целыми днями просиживал в Центральной Библиотеке, читая великих историков и историографов своей эпохи — «Идеологическая борьба в двадцатом веке» Стотта; «Principien der Rassensgeschichte» Цукмайера и Фельдфебеля; «История ядерного оружия» Стебблинг-Брауна; «Ань Чон-чжу» Гун Цинь-шу I; «Религиозные заменители прототехнической эры» Спарроу; «Доктрина цикла» Радзиновича. Все это были тонкие книжки в виде логогрифов, сокращавших орфографию ради экономии места. Но теперь места казалось вполне достаточно. Отдыхая по вечерам, читал новых поэтов и романистов. Заметил, что писатели Пелфазы вроде бы дискредитированы: в конце концов, кажется, невозможно — а жалко — творить искусство при мягком старом либерализме. Новые книги были полны секса и смерти, наверно, единственных для писателя материалов.

27 марта, в понедельник, прекрасной весенней погодой, Тристрам ехал по железной дороге в Лондон. Военное Министерство располагалось в Флоэме. Он нашел его в конторском блоке небоскреба умеренной величины (тридцать этажей) под названием Джунипер-Билдинг. Комиссионер сказал:

— Вам нельзя сюда входить, сэр.

— Почему?

— Без назначенной встречи нельзя.

— Прочь с дороги, — рявкнул Тристрам. — Вы, видно, не знаете, кто я такой. — И, отпихнув комиссионера, прошел в первый попавшийся кабинет. Там на электронных говорящих машинках клацало множество пухловатых блондинок в форме. — Я хочу видеть кого-нибудь из начальства, — сказал Тристрам.

— Без назначенной встречи никого нельзя видеть, — сказала одна молодая женщина.

Тристрам пересек кабинет, открыл дверь со стеклянной верхней половиной. Между двумя пустыми корытцами для корреспонденции сидел лейтенант, деловито задумавшись.

— Вас кто пустил? — сказал он. Очки в большой черной оправе, комплекция сладкоежки, обгрызенные ногти, пятно пушка на шее, где он плохо побрился.

— Бессмысленный вопрос, не так ли? — сказал Тристрам.