Тристрам лег в ту ночь со вставленными зубами. Лежа на полу в квартире мужчины, похожего на профессора, вновь и вновь шамкал ими в темноте, словно жевал воздушное мясо. Хозяин, назвавшийся Синклером, устроил обоим для отдыха освещение с помощью фитиля, который плавал в жире, издавая вкусный запах. Уютное пламя высвечивало неприбранную комнатку, битком набитую книгами. Синклер, впрочем, отказался от всех притязаний на звание, как он выразился, «читающего человека»; до краха электричества он был электронным композитором, специализировался на атмосферической музыке для телевизионной документалистики. Опять же до исчезновения электричества и остановки лифтов его квартира располагалась добрыми тридцатью этажами выше этой; видно, нынче слабейшие поднимались, а сильнейшие опускались. Эта самая новая квартира принадлежала настоящему читающему человеку, учителю китайского, чья плоть, несмотря на преклонный возраст, оказалась вполне сочной. Синклер невинно спал в стенной кровати, деликатно похрапывал и лишь изредка говорил во сне. Большинство его высказываний были афористичными, некоторые — просто белибердой. Тристрам слушал.

— Кошачье своеволие превосходит лишь ее глубокомыслие.

— Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю людей.

— Евхаристическое причащение — наш ответ.

Темный термин — причащение — стал как бы сигналом ко сну. Точно это и впрямь был какой-то ответ. Тристрам, довольный, ублаженный, погрузился в забвение, выпал из времени, а вновь в него вынырнув, увидел Синклера, который что-то мычал, одеваясь, и дружелюбно щурился на него. Кажется, стояло прекрасное весеннее утро.

— Ну, — сказал Синклер, — надо собрать вас в дорогу, не так ли? Впрочем, сначала главное — хороший завтрак. — Синклер быстро умылся (похоже, коммунальное водоснабжение еще было в порядке), побрился древней опасной бритвой. — Хорошее название, — улыбнулся он, одалживая опасную бритву Тристраму. — Вещь в самом деле опасная. — Тристрам не нашел оснований не верить ему.

Видно, кострам с жарким никогда не давали погаснуть. Храмовый огонь, подумал Тристрам, олимпийский, сдержанно улыбаясь членам обеденного клуба, четверо из которых всю ночь охраняли, поддерживали огонь.

— Бекон? — спросил Синклер, — и навалил Тристраму полную жестяную звенящую миску. Все ели от души, часто изрекая веселые замечания и выпивая кварты воды. Потом добрые люди набили почтовую сумку кусками холодного мяса, с многочисленными добрыми пожеланиями нагрузили своего гостя и отправили в путь.

— Никогда, — провозгласил Тристрам, — не встречал я такой щедрости.

— Идите с Богом, — сказал Синклер, сытый, готовый взгрустнуть. — Возможно, найдете ее в полном здравии. Возможно, найдете счастливой. — Он нахмурился и поправился: — То есть, конечно, возможно, она будет рада вас видеть.

Глава 2

Тристрам шел пешком до самого Финчли. Он знал — не было ни малейшего смысла шагать по дороге, пока, скажем, Нанитон не останется далеко позади. Долго-долго шлепал по городским улицам между небоскребами жилых кварталов и фабриками с разбитыми окнами. Весело или грустно шел мимо обеденных клубов, трупов, костей, но сам нападениям не подвергался. Бесконечный город пах жареным мясом и засорившейся канализацией. Пару раз он с ошеломлением видел открытое и бесстыдное совокупление. Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщин. Нет, не так. Хотя что-то вроде. Полицейских не видел; все как бы растворились или переварились в общей массе. На углу близ Тафнелл-парк перед немногочисленной, но довольно внимательной паствой служили мессу.