— Вас интересует только его костюм или вы по доброте душевной интересуетесь еще и красавицей, которая утешает его по ночам?

— Не надо язвить. Жерар понизил голос.

— Я хочу увидеть Аллана и Долорес не из праздного любопытства.

— Дорогой мой, он придет и всех нас у-жас-нет, это же ясно. Всех проберет дрожь. Брр! Меня уже трясет. Это будет призрак Банко или тень отца Гамлета, а может быть, и Маска Красной Смерти. А рядышком с ним — Кровавая Монахиня. Он же любит оставаться на ночь в церкви! Кому же, как не ему, знать толк в привидениях!

— В ваших дурачествах есть крупица здравого смысла. И ваша ирония не столь искренна, как вам хотелось бы.

К ним подошел Анри, — он казался напряженным и встревоженным.

— Если вам не нравится, что я поднимаю его на смех, то мне придется сказать, что он отвратителен.

— В чем вы можете его обвинить?

— Знаете, я люблю людей…

— Вот они! — воскликнул Анри таким изумленным тоном, что Ирэн и Жерар разом повернули головы.

У подножия лестницы появились Аллан и Долорес, очень веселые, оживленно беседующие друг с другом. Аллан был одет необычайно элегантно — панталоны со штрипками, просторный жилет, пышный белый галстук: костюм светского льва тридцатых годов прошлого века. Долорес была в шляпке с бархатными лентами, в длинных английских буклях, в платье с расширяющейся книзу юбкой, без всяких украшений, и выглядела скромно — как и подобает парижской гризетке той же эпохи. Рука об руку, увлеченные нежным разговором, при котором слова, кажется, вот-вот должны завершиться поцелуем, — они были как видение, и опять перед ними зажглись невидимые огни рампы, к ним разом устремились все взгляды, словно их в полутьме театрального зала высветил прожектор. На костюмах у обоих, на месте сердца, неожиданно и вызывающе, как живой цветок, алело большое кровавое пятно.

— Любовники из Монморанси, — просто и обыденно объявил Жак.

Было бы сложно описать выражение лица Ирэн; похоже, она не верила своим глазам.

— Что вы сказали?

— Ну как же, Ирэн, это знаменитое стихотворение Альфреда де Виньи. Двое юных влюбленных, решив "свести счеты с жизнью", отправляются на уик-энд в Монморанси. А в конце уик-энда убивают себя. Вот и все.

После этих слов в зале наступило тягостное молчание. Слегка смутившись, Жак осекся — и увидел, слева от себя Жерара, словно превратившегося в статую, справа — Ирэн, с недоброй улыбкой на губах, и бледного, с посеревшими губами, Анри.

— Ну и ну! Что за безвкусица! — помедлив, произнес Анри: любые слова сейчас были лучше, чем это молчание.

— Не знаю, почему он так настаивал на этом кровавом пятне. Говорил, что это абсолютно необходимо, что это "символический атрибут". В последнее время он такой странный.

Видя, что появление Аллана и Долорес не произвело желаемого эффекта, Жак готов был провалиться со стыда, словно стал героем скандальной истории, которую будут вспоминать еще долгое время. Но Аллан уже подошел к остальным: глаза у него блестели, речь так и лилась, он явно был в ударе.

— Как вам нравится эта идея, Жерар? Так поэтично, не правда ли? Между нами: я задумал это как некий ритуал, призванный объединить всех нас. Виньи сейчас никто не читает.

В наши дни он не в моде, как сказал бы Оскар Уайльд. И я сказал себе: вот удобный случай, чтобы подать знак посвященным, всем нашим образованнейшим друзьям. Знак, удостоверяющий принадлежность к кругу избранных счастливцев. Это так волнующе, дорогой Жерар, это так возвышает праздник (он сжимал локоть Жерара), когда видишь рядом горстку единомышленников — среди огромной равнодушной толпы.