«Нет, ну и дела!» – прошептал Калле.

На этот раз стоять под дулом пистолета настал черед дяди Эйнара. Ну и странные же привычки у некоторых! Запросто расхаживают с пистолетами среди бела дня!

Прежде чем Бледнолицый продолжил свою речь, рука его ласково погладила блестящую сталь.

– А если хорошенько подумать? Может, все-таки поедешь с нами?

– Нет! – воскликнул дядя Эйнар. – Нет! Мне не о чем с вами разговаривать. Убирайтесь, иначе…

– Иначе ты вызовешь полицию, да?

Оба гостя, стоявшие у калитки, расхохотались.

– О нет, милый Эйнар, на это ты, верно, не пойдешь! Ты ведь примерно так же, как и мы, не хочешь вмешивать в эти дела полицию!

Бледнолицый снова расхохотался – странным, отвратительным смехом.

– Подумать только, как это тебе удалось все так здорово обтяпать, Эйнар! Должен признать – идея что надо! Небольшой отпуск здесь, в этом маленьком городке, глубочайшее инкогнито, пока не улягутся все страсти… Это куда умнее, чем попытка тут же смыться за границу. Башковитый ты мальчик!

С минуту помолчав, он продолжил:

– Но ты, однако, малость переиграл. – На этот раз голос его был уже отнюдь не нежным. – Никогда не следует обманывать своих компаньонов. Многие, кто пытался это сделать, еще в молодые годы покончили счеты с жизнью. Не дело это, чтобы трое кашу заварили, а слопал один!

Бледнолицый, перегнувшись через калитку, рассматривал дядю Эйнара с таким выражением ненависти на лице, что Калле, сидевший на макушке дерева, даже вспотел от страха.

– Знаешь, чего мне больше всего хочется? – сказал Бледнолицый. – У меня желание всадить тебе пулю в лоб. Прямо здесь, не сходя с места, долговязый ты, трусливый верзила!

Казалось, дядя Эйнар снова начинает обретать самообладание.

– А что толку? – сказал он. – Тебе что – так уж хочется обратно в тюрягу? Подстрелишь меня – и через пять минут полицейская ищейка уже тут как тут. Чего ты этим добьешься? Неужели ты думаешь, что я таскаю эту дребедень с собой? Нет уж! Лучше спрячь свою игрушку, – он указал на револьвер, – и поговорим разумно. Будете вести себя порядочно, я, может, и захочу поделиться с вами.

– Твоему благородству просто нет границ, – с явной издевкой произнес Бледнолицый. – Так ты, может, захочешь поделиться?… Жаль, что эта блестящая идея пришла тебе в голову чуть поздновато. Чертовски поздно! Видишь ли, Эйнар, теперь не хотим делиться с тобой мы. Даем тебе время на размышление – не будем мелочиться – ну, скажем, пять минут, а потом ты выкладываешь нам весь хлам. Надеюсь, ради твоего же собственного блага. Ты меня понял?

– А если я этого не сделаю? Я не таскаю с собой побрякушки, и если ты меня тюкнешь, то никто не поможет наложить на них лапу.

– Эйнар, дружище, уж не думаешь ли ты, что я только вчера родился? Есть средство заставить говорить людей, которые не желают образумиться, средство отличное. Я ведь знаю, что ты задумал. Знаю абсолютно точно, вижу насквозь твою прогнившую черепушку. Думаешь, тебе удастся надуть нас еще раз?! Думаешь, сможешь отвлечь нас своей болтовней о дележке, а потом тихонечко удрать отсюда и отряхнуть прах отечества с ног прежде, чем мы успеем тебе помешать. Скажу одно! Мы тебе помешаем, да так, что ты этого вовек не забудешь! Мы остаемся здесь, в городе! И будем частенько попадаться тебе на дороге. Стоит тебе выйти за калитку сада, как твои старые дорогие друзья уж тут как тут! И когда-нибудь нам, верно, представится случай поговорить с тобой без помех; как по-твоему?

«Он улыбнулся зловещей улыбкой», – так, кажется, пишут в книгах», – подумал Калле, разглядывая физиономию Бледнолицего.