— Иногда это бывает очень удобно, — согласился он.

— Энтони никогда не позволит вам увезти меня силой.

— Возможно, но если он сделает это, я обращусь с жалобой в палату лордов и потребую вернуть вас в мой дом. У Тремора не будет иного выхода, кроме как отдать вас. И он, несомненно, уже сообщил вам об этом.

Она не стала ничего отрицать, но гордо вскинула голову.

— Я сама могу обратиться в палату лордов и потребовать развода!

— У вас нет для этого оснований, и после жутчайшего скандала, который навсегда погубит вашу репутацию в обществе и бросит тень позора на семью вашего брата, в разводе вам будет отказано. Единственными вескими основаниями развода для женщин являются кровное родство и импотенция мужа, чего в нашем случае нет и быть не может. Между нами нет родства, даже самого дальнего, а что касается второго… этому не поверит ни один человек.

— Разумеется, нет, если вспомнить о вашей репутации, — язвительно процедила она. — До чего же несправедливо! Будь у меня любовники, вы могли бы развестись со мной на основании супружеской неверности, и все же ваши измены известны всем, а я не могу даже пожаловаться!

— Вы прекрасно знаете, в чем причина! Мужчина должен знать, что наследник рожден от него! У женщины есть преимущество: она всегда знает, ее это ребенок или нет!

— В таком случае мне стоило бы последовать вашему примеру и заводить романы! — Виола вздернула подбородок и гордо выпрямилась, как королева, которую ведут в Тауэр. — Позвольте спросить, вы развелись бы со мной, узнав, что у меня есть любовник?

Он даже не стал делать вид, что находит это забавным, и, зловеще прищурившись, шагнул к ней.

— Даже не пытайтесь, Виола.

Тонкая бровь вопросительно приподнялась.

— Встревожены, Хэммонд?

— Общее осуждение, которое обрушится на вас за то, что обзавелись любовником, не родив предварительно сына, станет невыносимым бременем.

— О, меня уже достаточно осуждали, так что, пожалуй, стоит попробовать.

— Фурия в аду ничто… — бросил уязвленный виконт.

— …в сравнении с брошенной женщиной, — закончила она изречение. — По крайней мере, вы признаете меня брошенной женщиной.

Она отступила, словно не в силах вытерпеть близость Джона.

— А как насчет брошенного мужчины? Как насчет этого, Виола?

Она остановилась. Он молча смотрел на нее. Виола выпрямилась, повернула голову, и Джон невольно отметил, сколько природного достоинства в ее тонком профиле, вздернутом подбородке и посадке головы. Он понимал, что она никогда не признает, что ушла первой, сдалась первой, сказала первые горькие слова, которые повели их по этой дороге.

Но, несмотря на обуревавшие его мысли, несмотря на бушевавший в нем праведный гнев, Джон сознавал, что теперь все это не играет роли. Какое значение имеет правота? Он нуждается в перемирии. Ему нужен сын.

Он подошел сзади и положил руки ей на плечи. Виола вздрогнула от неожиданности, но он крепче сжал пальцы, чтобы не дать ей снова уйти. И остро ощутил, что она словно окаменела под тонким темно-зеленым шелком платья.

— Развод не выход, Виола, — как можно мягче объяснил Джон, — особенно для нас. Мне бы в голову не пришло протащить нас через эту грязь. Да и вам, надеюсь, тоже.

— Вы, кажется, лучше меня знаете, что мне нужно!

— В данном случае я совершенно уверен. Ваша любовь к брату сильнее неприязни ко мне. Вы никогда не обрушили бы такой ужасный позор на герцога и его семью.

— Но я могла бы попросить палату лордов разрешить мне жить отдельно. В конце концов, мы вот уже девять лет как стали чужими людьми.