«Крысы» трусливы, но опасны — это парни лет по шестнадцати, вооруженные бритвами или битым стеклом: они тучами вьются возле складов, высматривая, что бы стащить, если легко вскрыть ящик; стаей налетают на хмельного матроса, если он попадется им на глаза, а то и полоснут бритвой полицейского, если он чем-нибудь досадил кому-то из их несметной родни. Никакие заборы от них не спасали: они добирались вплавь из негритянской части города или с рыбачьих отмелей.
— Пойдемте, — сказал Скоби, — проверим еще разок.
Полицейские устало, но покорно брели за ним: полмили в один конец и полмили — в другой. На пристани слышалась только беготня «свиней» да плеск воды. Один из полицейских умиротворенно заметил:
— Спокойная ночка, начальник.
Они с показным усердием водили фонарями по сторонам, выхватывая из темноты брошенный остов машины, пустой грузовик, край брезента, поставленную возле склада бутылку, заткнутую пальмовыми листьями.
Скоби спросил:
— Это что?
Ему повсюду мерещились зажигательные бомбы — их так легко изготовить. А ведь каждый день с территории вишистов приходят люди с контрабандным скотом; это даже поощряется: не хватает мяса. По эту сторону границы туземцев обучают диверсиям на случай вторжения; наверно, то же делается и по ту сторону границы.
— Дайте мне, я погляжу, — сказал он, но полицейские не решались до нее дотронуться.
— Просто туземное снадобье, начальник, — пробормотал один из них с видом превосходства.
Скоби поднял бутылку. Она была из-под шотландского виски, и когда он ее откупорил, оттуда пахнуло собачьей мочой и какой-то падалью. От раздражения у него застучало в висках. Почему-то он вспомнил красное лицо Фрезера и хихиканье Тимблригга. От вони его затошнило, пальцы были словно вымараны прикосновением к пальмовым листьям затычки. Он кинул бутылку в воду, и ненасытная утроба, чавкнув, проглотила ее, но содержимое выплеснулось по дороге, и застоявшийся воздух вокруг сразу же пропитался кислым запахом аммиака. Полицейские молчали; Скоби чувствовал, что они его осуждают. Надо было оставить бутылку там, где она была; ее подсунули с определенной целью — во вред определенному человеку, а теперь, когда ее содержимое выпустили на волю, злой наговор словно слепо носится вокруг и того и гляди падет на чью-нибудь неповинную голову.
— Спокойной ночи, — сказал Скоби и круто повернулся кругом. Не пройдя и двадцати шагов, он услышал, как торопливо шлепают подметки полицейских, унося их подальше от опасного места.
Скоби поехал в полицию по Питт-стрит. Возле публичного дома, на левой стороне улицы вдоль тротуара сидели девицы — они вышли подышать воздухом. Ночью, за шторами затемнения в полиции еще пронзительнее пахло обезьяньим питомником. Дежурный сержант снял ноги со стола и вытянулся.
— Никаких происшествий?
— Пятеро пьяных хулиганили, начальник. Я запер их в большой камере.
— Что еще?
— Два француза без паспортов.
— Черные?
— Да, сэр.
— Где их взяли?
— На Питт-стрит, начальник.
— Я с ними поговорю утром. Что катер? В порядке? Мне надо будет поехать на «Эсперансу».
— Поломался, начальник. Мистер Фрезер чинил его, начальник, но катер все время дурит.
— Когда мистер Фрезер дежурит?
— С семи, начальник.
— Передайте, что ему не надо будет ехать на «Эсперансу». Я поеду сам. Если катер не будет работать, я поеду с береговой охраной.
Садясь опять в машину и нажимая на неподатливый стартер. Скоби подумал, что на такую месть человек, ей-богу же, имеет право! Месть закаляет характер, месть учит прощать. |