— Я просто думал, что вам следует об этом знать, — повторил Уилсон.

— Вы слишком молоды для своей работы, Уилсон.

— Какой работы?

— Какой бы то ни было.

Уилсон снова поразил его, выпалив с дрожью в голосе:

— Вы просто невыносимы. Как только земля носит такого праведника?

Лицо Уилсона пылало; казалось, даже колени его покраснели от бешенства, стыда и унижения.

— В этих местах нельзя ходить с непокрытой головой, Уилсон, — только и ответил ему Скоби.

Они стояли лицом к лицу на каменистой тропинке, которая вела к дому окружного комиссара; лучи солнца косо ложились на рисовые поля внизу, и Скоби сознавал, что они сразу бросятся в глаза любому наблюдателю.

— Вы отправили Луизу потому, что испугались меня, — сказал Уилсон.

Скоби тихонько рассмеялся.

— Это солнце, Уилсон, ей-богу же, солнце. Завтра утром мы все забудем.

— Ей опротивела ваша тупость, необразованность… вы даже понятия не имеете, что на душе у такой женщины, как Луиза.

— Наверно, вы правы. Но людям и не нужно, чтобы другие знали, что у них на душе.

— Я ее поцеловал в тот вечер… — сказал Уилсон.

— У нас в колониях это любимый вид спорта.

Скоби не хотелось бесить этого юнца; он старался обратить все в шутку, чтобы завтра оба они могли вести себя как ни в чем не бывало. Парня просто припекло солнцем, повторял он себе: за пятнадцать лет он видел бессчетное количество раз, как это бывает.

— Вы ее не стоите, — сказал Уилсон.

— Мы оба ее не стоим.

— Где вы взяли деньги, чтобы ее отправить? Вот что я хотел бы знать! Вы столько не зарабатываете. Мне это известно. Достаточно посмотреть в платежные списки.

Если бы юнец не вел себя так глупо, Скоби мог бы рассердиться и, пожалуй, они бы еще расстались друзьями. Но спокойствие Скоби только подливало масла в огонь.

— Давайте потолкуем об этом завтра, — сказал он. — Все мы расстроены смертью ребенка. Пойдемте к Перро и выпьем по стаканчику.

Он попытался обойти Уилсона, но тот стоял посреди тропинки, лицо его пылало, на глазах были слезы. Он зашел слишком далеко, надо было идти дальше — путь к отступлению был отрезан.

— Не думайте, что вы от меня спрячетесь; я за вами слежу, — сказал он. — Скоби даже онемел от такой бессмыслицы. — Берегитесь, — продолжал Уилсон, — что касается миссис Ролт…

— При чем тут еще миссис Ролт?

— Не воображайте, пожалуйста, будто я не знаю, почему вы здесь задержались, почему вы торчите в больнице… Пока мы были на похоронах, вы воспользовались случаем и пробрались сюда…

— Вы действительно сошли с ума, Уилсон, — сказал Скоби.

Внезапно Уилсон опустился на землю, словно ему подогнула ноги чья-то невидимая рука. Он закрыл лицо руками и зарыдал.

— Это солнце, — сказал Скоби. — Ей-богу же, это солнце. Вы лучше прилягте. — И, сняв свой шлем, он надел его на голову Уилсону.

Сквозь растопыренные пальцы Уилсон смотрел на Скоби — на человека, который видел его слезы, — и в глазах у него была ненависть.

ГЛАВА II

1

Сирены выли, требуя полного затемнения, они выли сквозь дождь, лившийся потоками слез; слуги сбились в кучку на кухне и заперли двери, словно хотели спрятаться от лесного дьявола. Сто сорок четыре дюйма ежегодных осадков безостановочно и однообразно низвергались на крыши города. Вряд ли кому-нибудь захочется воевать в такое время года, и уж, во всяком случае, не хмурым малярикам с вишинской территории, — они ведь еще не опомнились от разгрома.