— Нет, дедушка, — тихо сказал я. — папа мне говорил, что от тифа она умерла в Бухаре. Краснопольцы, что вернулись оттуда после войны, рассказали.

— Да, дела, как сажа, — вздохнул дедушка. — И ее, значит, война не пощадила.

Утер дедушка слезу рукавом, и, внимательно посмотрев на меня, вдруг спросил:

— А не сон ли все это?

— Не знаю, — сказал я. — Как будто бы сон и как будто бы нет.

— Проснусь поутру — и знать не буду, во сне ты мне, внучек, привиделся или наяву тебя видел, — дедушка поправил шапку, осмотрелся по сторонам и увидел на моем столе статуэтку — бронзовую фигурку Статуи Свободы.

— Вос из дос? Что это? — спросил дедушка по-еврейски.

— Это Статуя Свободы, — сказал я. — Символ Нью-Йорка!

— Сво-бо-да! — произнес по слогам дедушка и осторожно взял в руки статуэтку.

Он долго рассматривал ее, потом сказал:

— Зуналэ, а ты можешь мне ее подарить? Когда я проснусь и увижу в своих руках эту статуэтку, то буду знать, что встретился с тобою не во сне, а наяву! Видишь, внучек, моя голова что-то еще соображает.

— Бери ее, дедушка, — сказал я.

— Спасибо, зуналэ, — сказал дедушка и прижал к себе бронзовую Свободу. — Как писали в газетах, со Свободой умирать легче!

— Не умирай, дедушка, — попросил я.

— Внучек, — дедушка вздохнул, — если евреи не будут умирать, то Палестины на всех не хватит. Так говорил наш ребе.

— Не умирай! — закричал я и… проснулся.

Пегги трясла меня за плечо, стараясь разбудить.

— Извините, доктор, но вы так страшно кричали, что я услыхала ваш крик в коридоре и прибежала. Что с вами?

— Сон удивительный! — сказал я. — Я видел своего дедушку, который погиб во время войны. Я разговаривал с ним, как будто наяву. И подарил ему статуэтку Статуи Свободы, что стоит на моем столе.

Я машинально бросил взгляд на стол и вскочил с кресла: статуэтки на столе не было!

Я повернулся к Пегги:

— Где она?

— Успокойтесь, — сказала Пегги. — Вы сегодня после операции были как сомнамбула. Наверное, куда-то положили статуэтку и сейчас не можете вспомнить куда. Со мной такое тоже бывает.

— А со мною нет, — раздраженно сказал я и, заметив в глазах Пегги смятение, спокойно добавил: — А может, вы и правы! Найдется пропажа! — и, чтобы полностью успокоить Пегги, сказал: — А как наша пациентка?

— Все нормально. Она уже пришла в себя. Приехала ее мать. Она прямо с аэропорта. Сидит в приемной. Макс разговаривает с ней. Но она хочет видеть вас. Вы будете с ней говорить?

— Да-да, — сказал я и пошел вниз, в приемную. Уже было девять утра и людей, ожидающих врачей, было довольно много. Мать Оли я узнал сразу. Она была очень похожа на дочку. Широколицая, с круглыми глазами, чем-то похожая на плюшевого медвежонка…

И первый ее вопрос был:

— Как Оля? — как будто до этого она не разговаривала с Максом.

— Все хорошо, — сказал я и добавил, вспомнив приговорку бабушки Акулины: — Пакуль жаницца, усе загаицца!

Женщина удивленно посмотрела на меня:

— Вы белорус?

— Я еврей.