– Интересно, как он сумел избежать этой участи? – попытался пошутить Стэнтон. Он старался говорить с дочерью помягче, но у него не очень получалось. Между ними стояла стена.

Аллегру удивило, каким он выглядит старым и немощным. Она как‑то не задумывалась, сколько ему лет, и только недавно узнала от Блэр, что ему исполнится семьдесят пять. Оказывается, у них с матерью большая разница в возрасте.

Аллегра рассказала о книгах, о фильме Джеффа.

– Он очень талантлив.

Но даже рассказывая о нем, Аллегра не могла сосредоточиться. Ее мысли занимало другое: ей очень хотелось понять, за что отец так сильно ее ненавидел, почему он никогда не стремился с ней встретиться, не звонил, не писал, никогда ее не любил. Ей хотелось спросить напрямик, что с ним произошло, когда умер ее брат, но она не могла – во всяком случае, сейчас, когда сидела с ним рядом. Ее гнев копился годами на дне души, как нефть в подземном озере, из которого ей некуда выйти, разве что кто‑то поднесет спичку и она вспыхнет, изойдет пламенем. И в конце концов так и случилось. Искра вспыхнула, когда отец спросил, как поживает Блэр, и одного его тона оказалось достаточно, чтобы Аллегра взорвалась.

– Почему ты спрашиваешь о маме с такой враждебностью? – спросила она и сама удивилась, словно сам вопрос и резкость, с которой он прозвучал, неожиданно вырвались наружу откуда‑то из темных тайников ее сердца.

– Что ты имеешь в виду? – спросил в ответ отец, поднося ко рту стакан с кока‑колой. Казалось, ему стало неловко. Аллегра с детства помнила, что он был мастером пассивной агрессии. – Я не питаю злобы к твоей матери.

Он лгал, его выдавали глаза. Он ненавидел Блэр еще сильнее, чем Аллегру. Если к дочери он был скорее равнодушен, то с Блэр у него были старые счеты.

– Не надо, я знаю, что ты до сих пор держишь на нее обиду. – Аллегра посмотрела ему прямо в глаза. – Но это понятно, ведь мама от тебя ушла.

– Что ты об этом знаешь? – Теперь в голосе Чарлза слышалось брюзгливое раздражение. – Это было давным‑давно, ты тогда была еще маленькой.

– Но я до сих пор все помню. Я помню ваши ссоры, крики, ужасные вещи, которые вы друг другу говорили…

– Как ты можешь что‑то помнить? – Чарлз уставился в свой стакан. Он‑то уж точно ничего не забыл. – Ты была совсем крошкой.

– Мне было пять, а когда мы ушли, даже шесть. Это было отвратительно.

Чарлз кивнул. Отрицать не было смысла, и он боялся, что Аллегра действительно помнит случаи, когда он бил Блэр, и все остальное. Он и сам знал, что тогда просто обезумел.

Аллегра набралась смелости и решила шагнуть в самую глубину. Она понимала, что это единственный путь добраться до противоположного берега, и чувствовала, что на этот раз должна попытаться. Может статься, они больше никогда не увидятся, значит, это ее единственный шанс освободиться самой и освободить его.

– Самое страшное началось, когда умер Пэдди.

Чарлз вздрогнул как от удара.

– Пэдди нельзя было спасти. У него была форма лейкемии, которую тогда не умели лечить, ему никто не мог бы помочь. От этой формы и сейчас умирают, – печально сказал он.

– Я тебе верю.

Аллегра заговорила мягче; мать еще много лет назад объяснила ей, что болезнь Пэдди была неизлечимой. Однако она знала и другое: отец считал, что обязан был спасти, сына, и так и не простил себе неудачи. Именно поэтому он начал пить, поэтому в конечном счете лишился жены и дочери.

– Я помню Пэдди, он был такой добрый, так хорошо ко мне относился… – Нежный, любящий, заботливый, в каком‑ то смысле Пэдди был таким же, как Джефф. – Я его очень любила.

Отец закрыл глаза и отвернулся.