— Спасибо, Миранда. Ты сделала невероятную вещь.

Я смотрела на него, ощущая в душе чудовищную пустоту. Пустоту усталого старого сердца, отстукивающего свои последние мгновения.

Собрав последние силы, невесть откуда у меня взявшиеся, я прошептала:

— Что теперь?

— Живи, моя любимая.

Он улыбнулся — печальнее этой улыбки я не видала никогда.

— Хорошо.

Он полез в карман пиджака, что-то вынул оттуда и предложил мне. Еще один кусочек дерева. Маленький длинный серебристый кусочек, похожий на щепку топляка, — деревяшки, которая тысячу лет плавала в каких-то неведомых морях. Я пристально его разглядывала, так и этак поворачивая на ладони. Бесформенный, серебристый, мягкий, древний. Да, наверно, это был кусочек топляка.

Когда я подняла глаза, Хью уже не было.

Много лет назад по радио звучала одна милая песенка. Ее крутили слишком уж часто, но я не возражала, потому что она составляла мне компанию, а я за это всегда благодарна. Иногда я ловила себя на том, что напеваю ее себе под нос. Она называлась: «Как я живу без тебя».

Я наконец усвоила одну из главных истин: чтобы выжить, нужно научиться жить без всего. Первым умирает оптимизм, потом — любовь, и в последнюю очередь — надежда. Но ты должен жить дальше. Если бы меня спросили зачем, я ответила бы, что даже без этих краеугольных вещей, великих вещей, вещей, заставляющих биться сердце, — в каждом нашем дне, в каждой жизни есть много всего драгоценного, важного, а иногда и радостного. Как я живу без тебя? Я поместила тебя в музей моего сердца, куда часто наведываюсь, чтобы до закрытия успеть впитать в себя максимум возможного.

Что еще могу я вам рассказать, кроме того, о чем вы уже знаете от меня? У меня была жизнь. Замуж я не вышла, детей у меня не было. Встретила пару хороших мужчин, которых могла бы полюбить, но после всего пережитого это оказалось невозможным. И все же я гордилась собой, потому что честно, с искренней надеждой и открытым сердцем пыталась влюбиться снова. Все без толку.

Я вернулась к торговле книгами и преуспела. Иногда мне даже удавалось с головой погрузиться в работу, и вот тогда я бывала счастлива. Я все время вспоминала Франсес Хэтч и то, как она провернула это — перерезав нить, прожила полную, интересную жизнь. Мне столько раз хотелось поговорить с ней, но она умерла через три дня после нашей последней встречи.

Зоуи вышла замуж за Дуга Ауэрбаха, и брак их был долгим и счастливым. Когда десять лет назад он умер, я переехала к ней в Калифорнию. Мы стали настоящими, типичными лос-анджелесскими старыми леди. Цыплят покупали ни в коем случае не бройлеров и принимали слишком много витаминов. Мы слишком много времени проводили в торговых центрах, посещали занятия аэробикой для пожилых, и стекла наших очков становились все толще по мере того, как туман все плотнее окутывал наш видимый мир. Мы прожили жизнь, и теперь наблюдали, как она идет к закату.

Я всегда просыпалась первой и варила кофе. Но она была пунктуальна и каждое утро в девять выходила ко мне на задний двор почитать газеты и поговорить о планах на предстоящий день. У нас был сад, несколько добрых знакомых, и мы без конца предавались воспоминаниям. Разумеется, я никогда не рассказывала ей правды о себе.

Как-то она подарила мне на день рождения мобильный телефон. На упаковке ее рукой было написано: «Теперь ты настоящая калифорнийская девчонка!» Открыв коробку и увидев, что в ней лежит, я спросила, кто же это будет мне звонить. Зоуи игриво ответила: «Да мало ли кто!» И я любила ее за неизменный оптимизм и за эту ложь тоже. Я знала, она мне подарила этот телефон, потому что тревожилась за меня. У меня случались обмороки, отключки,  как она их называла, которые со временем становились все сильнее. Мой врач, ирландец по фамилии Кин, шутил, что у меня кровяное давление как у игуаны.