- Вы один? - спросил я его.

- Приятель пошел спать. Скоро меня сменит.

- Вы работаете всю ночь?

- Всю ночь.

- Даже летом?

- Да. Мне это нетрудно. Я не люблю спать.

- Если понадобится, - сказал я, - то и я смогу подменить вас. Я теперь живу в этом квартале, и мне нечего делать.

Я сел на стул лицом к нему.

- Хотите кофейку? - предложил он.

- С удовольствием.

Он пошел в служебное помещение и вернулся с двумя чашками кофе.

- Я положил вам один кусочек сахара. Годится?

Мы сидели на стульях и маленькими глоточками пили кофе.

- Вам понравилась квартира?

- Очень.

- Я три месяца снимал ее у моего друга, пока не нашел себе другую, в одну комнату.

- И квартира была так же пуста, как сейчас?

- Ничего, кроме старых лыж в стенном шкафу.

- Они и сейчас там, - сказал я. - И у вашего друга нет никаких идей, где бы найти бывшего владельца?

- Знаете, он, наверное, умер.

И он поставил свою чашечку на тротуар, прямо у ног.

- Если б не умер, он все же как-нибудь объявился бы, - сказал я.

Кабилец улыбался, пожимая плечами. Мы немного помолчали. Он явно задумался.

- Во всяком случае, - сказал он, - этот человек, должно быть, любил зимний спорт...

Вернувшись в гостиницу, я открыл папку с записями о жизни Ингрид и вложил в нее страничку из журнала и конверт, адресованный Риго. Да, в доме три по Тильзитской улице действительно жила мадам Поль Риго. Я записал так на листочке бумаги, после того как проверил по старому справочнику. В те несколько дней, что Ингрид жила с Риго на Тильзитской улице, в Париже выпал снег, и они не выходили из квартиры. Сквозь огромные окна гостиной они смотрели на снег, засыпавший площадь и соседние улицы, укутавший город покровом тишины, нежности и сна.

Я проснулся в полдень и снова надеялся, что до вечера от Аннет будет весточка или телефонный звонок. Пошел позавтракать в кафе на ту сторону площади с фонтанами. Вернувшись, я сказал хозяину гостиницы, что до вечера буду у себя в комнате, чтобы он не забыл позвать меня, если позвонит жена.

Я распахнул обе створки окна. Сияющий летний день. Изнуряющая жара кончилась. Группа детей с учителями идет к бывшему Музею колоний. Вот они останавливаются и толпятся около продавца мороженого. Струи фонтанов сверкают искорками на солнце, и мне нетрудно перенестись из спокойного июльского полдня, где я обретаюсь сейчас, в ту далекую зиму, когда Ингрид впервые встретила Риго. Больше нет границы между временами года, между прошлым и настоящим.

Это был один из последних дней ноября. Как обычно, под вечер она возвращалась из "Шатле" после занятий в школе танцев. Времени, чтобы добраться до гостиницы на бульваре Орнано, где они жили с начала осени с отцом, оставалось немного: в этот вечер комендантский час начинался в их округе в шесть часов, потому что накануне на улице Шампьонне было покушение на немецких солдат.

Она впервые в жизни заработала деньги, протанцевав всю неделю со своими соученицами в кордебалете на сцене "Шатле" в "Венских вальсах". Пятьдесят франков гонорара. Уже темнело, и она переходила площадь, направляясь к метро. И почему в этот вечер при мысли о встрече с отцом ее охватывало отчаяние? Доктор Жуган переехал в Монпелье и не сможет больше помогать отцу, как делал это до сих пор, предоставляя ему работу в своей клинике в Отейе. Он предложил отцу приехать к нему в Монпелье, в свободную зону, но для этого нужно было незаконно перейти демаркационную линию... Разумеется, доктор Жуган рекомендовал ее отца другим сотрудникам клиники в Отейе, но у них не было ни великодушия, ни смелости доктора Жугана: они боялись, как бы не обнаружилось, что австрийский подданный, зарегистрированный как еврей, тайно работает у них...

Вагон метро был набит битком, людей было больше, чем обычно, из-за раннего комендантского часа.