Она очень быстро положила трубку. Он сел рядом с ней на диванчик.

- Вы живете в гостинице?

- Да, с отцом.

Обе их комнатки легко уместились бы в углу этой гостиной. Она представляет себе входную дверь гостиницы, покрытую красным ковром винтовую лестницу, круто поднимающуюся на второй этаж. Направо по коридору номера три и пять. И эта гостиная, где она сидит сейчас, с шелковыми занавесками, деревянными панелями, люстрой, картинами и зимним садом... Неужели то и другое - в одном городе, или, может, это ей снится, как недавно в метро, когда ей представилось, будто она едет на бульвар Орнано в фиакре? А ведь отсюда до Орнано не больше десяти остановок на метро.

- А вы? Вы здесь живете один?

- Да.

Он удрученно пожал плечами, словно извиняясь.

Одна вещь вдруг пробудила у нее доверие к нему. Переставляя телефон с диванчика, он слишком резко нагнулся, и подкладка его твидового пиджака разорвалась. И еще она заметила, что на нем грубые ботинки. А один даже без шнурков.

Они поужинали на кухне, расположенной в самой глубине квартиры. Но есть-то было почти нечего. Потом вернулись в гостиную. Он сказал ей: вы переночуете здесь. И провел ее в соседнюю комнату. В слишком ярком свете люстры возвышалась кровать с шелковым балдахином на резных деревянных столбиках.

- Это была спальня моей матери...

Он заметил, что ее поразила и эта кровать с балдахином, и размеры комнаты, почти такой же большой, как гостиная.

- Она здесь больше не живет?

- Она умерла. - Ответ прозвучал так резко, что она растерялась. Он улыбнулся ей. - У меня уже довольно давно нет родителей. - Он прошелся по комнате, словно придирчиво осматривая ее... - Мне кажется, вам здесь будет не слишком уютно... Пожалуй, лучше вам спать в библиотеке.

Она опустила голову и не могла оторвать взгляда от грубого ботинка без шнурков, никак не сочетавшегося с кроватью под балдахином, люстрой, деревянными панелями и шелками.

В комнате, где все стены были сплошь уставлены книгами, которую они только что пересекли, когда шли из прихожей, он показал ей на диван:

- Сейчас дам вам постель.

Простыни были очень тонкие, розовато-желтоватые, а по краям подбиты кружевом. Еще он принес шерстяной шотландский плед и маленькую подушечку без наволочки.

- Это все, что я нашел. - Он словно бы извинялся. Она помогла ему постелить постель. - Надеюсь, вы не замерзнете... Отопление отключили...

Она сидела на краю дивана, а он - в старом кожаном кресле в углу библиотеки.

- Стало быть, вы танцовщица? - Казалось, он не очень-то верит в это. С улыбкой он смотрел на нее.

- Да. В театре "Шатле"... Я танцевала в "Венских вальсах". - Она говорила светским тоном.

- Я никогда не был в "Шатле"... Но схожу, чтобы посмотреть на вас...

- К несчастью, я не знаю, смогу ли еще там работать...

- Почему?

- Потому что у нас с отцом неприятности.

Она не решалась откровенничать с ним по поводу своего положения, хотя твидовая куртка с рваной подкладкой и ботинок без шнурков вселяли в нее уверенность. И потом, в его речи часто мелькали жаргонные словечки, никак не вязавшиеся с изысканностью и роскошью этой квартиры. Так что она даже засомневалась, действительно ли он здесь живет. Но на одной из полок в библиотеке она увидела фотографию, на которой он, еще подростком, снят с очень элегантной женщиной, должно быть, матерью.

Он ушел, пожелав ей спокойной ночи и сказав, что на завтрак она сможет выпить настоящего, хорошего кофе. Она осталась одна в этой комнате, ей странно, что она тут, на чужом диване. Свет она не гасит. Погасит, если почувствует, что скоро уснет, но не сейчас. Она боится темноты из-за сегодняшнего комендантского часа в восемнадцатом округе - темноты, напоминающей ей об отце и о гостинице на бульваре Орнано.