— Вытянем. Ты мне лучше сопротивление их скажи.
— А какое тебя больше устроит? — мне думается, сопротивлением поиграть не сложно. В конце концов оно регулируется диаметром провода, а у нас схема наушников легко позволяет поиграться с зазорами под толщину намотки.
— Хм, тут бы лучше низкоомные, вроде. Они и звучать громче будут, но тогда в качестве звука потеряем. Детальности не будет. Ты сам на какой класс этот плеер позиционируешь?
— Думаю, что второй мы не затащим, но получим что-то максимально близкое к нему.
— Тогда и думать нечего. Надо выбирать золотую середину. Ом шестьдесят, а лучше семьдесят пять, — не задумываясь, сказал радиоинженер.
— Согласен. Теперь другой вопрос. Ты завтра вечером чем занят?
— Я на концерт собрался, уже билет купил, а что?
— Юр, на какой? — я почувствовал себя крайне неудобно, и даже заёрзал на табуретке, на которую присел около телефона. Как-то мне сразу не пришла в голову мысль, что его современная музыка интересует.
— На Цветы пойду, в шесть вечера.
— Блин. Юра, ты уж извини, что я сам тебя не пригласил. Замотался совсем. Давай ты к пяти подойдёшь к черному входу, а я там записку на вахте оставлю, чтобы тебя пропустили. Поговорим немного, а к началу концерта ты в зал пойдёшь.
— Погоди, ничего не понял. А ты там что делаешь?
— Мы будем первое отделение работать. Цветы после нас выступают.
— Так ты в Слайдах играешь? А почему не говорил никогда? То-то я ещё подумал, когда билет покупал, что не знаю у нас в городе такой группы.
— Ты не спрашивал, вот и не говорил. Кстати, дважды кайфанёшь. Там больше половины звука на наших усилителях будет.
— Да ладно, — не поверил мой партнёр по сборке усилителей. — Слушай, а ты меня с Лосевым познакомишь? Я бы тогда пластинку притащил, чтобы она у меня с автографом была. И букетик цветов надо будет купить.
— Не вопрос, познакомлю, — чуть не хрюкнул я в трубку, сразу догадавшись, кому эти цветы после концертов достанутся. В Перми дежурные по этажу со всей гостиницы трёхлитровые банки собирали, чтобы нашим девчонкам было куда цветы ставить. Представляю себе, какая клумба у них в номере образовалась после шести концертов.
Когда я вернулся к отцу, тот уже отмер и перебирал схему последней протяжки, про которую ещё не успел мне рассказать.
— А это что за чудо? — заржал я, увидев одну из деталей.
— Потом из латуни выточим, — отмахнулся отец.
Не перестав смеяться, беру со стола диковинную деталь и, осмотрев её, мешком падаю на стул, содрогаясь от хохота. С такой начинкой плеера нам точно не выйти на мировой рынок!
Два юбилейных рубля с надписью «20 лет победы над фашисткой Германией», и зажатый между ними обычный рубль, просверлены по центру и в них вставлен вал.
— Что ржёшь, как лошадь? — спросил отец, поднимая на лоб очки, — До конца работы полчаса оставалось, а мне нужен был вал с маховиком на двадцать семь миллиметров. Мы диаметры всех монет помним. Вот эти тридцать один, а тот, что в центре как раз двадцать семь, — показывая на рубли, уже начал сердиться батя.
— А зачем их запоминать? — вытирая слёзы, спросил я.
— Коробка с калибрами не всегда под рукой, а денежки-то с собой. Так что я этот маховик за пятнадцать минут сделал. И монеты просверлил, и склеил, и вал на горячую посадил.
— Ты хочешь сказать, что вы монетами проверяете допуски на отверстиях?
— Нет, мы с собой таскаем ящики с калибровочным инструментом, — язвительно отозвался отец, — Это приёмщики с браковщиками могут себе позволить, а нам, особенно когда к смежникам поехал, и монетки сойдут. |