Сэм примостился рядом. Доктор Панолли облюбовал большой стул по другую сторону кофейного столика со стеклянной столешницей, а Хизер устроилась на другом стуле, куда более непрочном на вид.
— Надеюсь, вы не зря сюда ехали, — начал Панолли.
У него были тяжелые веки, а еще брыли, как у бульдога, и толстые влажные губы. Обеими руками доктор то и дело проводил по вискам, будто пытаясь призвать к порядку гриву седеющих волос.
— Боюсь, я смогу мало рассказать, кроме того, что уже все знают и о чем писали в газетах. Мне тогда было примерно столько, сколько сейчас Хизер, или немного меньше. Шестьдесят шестой год, верно? Сейчас при взгляде на город и на меня не подумаешь, но тогда в Сидар-Уэллсе жили хиппи, и я был одним из них. Не уверен, что мы называли себя именно хиппи — это название пришло после Лета Любви — но я тогда отрастил волосы длиннее, чем у Хизер сейчас, протестовал против войны во Вьетнаме и слушал рок-н-ролл и фолк. В том году вышла «Blonde on Blonde» Боба Дилана, и это было вроде откровения. Он еще тогда попал в автокатастрофу, и она изменила его судьбу и американскую музыку навечно…
Панолли смотрел сквозь Дина и Сэма, будто вглядываясь в собственное прошлое. На самом деле, так случается со многими, если позволить им рассказывать о себе достаточно долго. Доктора Панолли не нужно было уговаривать, ему достаточно было предоставить возможность.
— Какой же то был год для музыки! «Бич Бойз» выпустили шедевр Брайана Уилсона «Pet Sounds», «Битлз» записали альбом «Revolver» и отправились в турне, «The Byrds» создали «Turn! Turn! Turn!»… Невероятное время! Мы с друзьями узнали о существовании наркотиков, конечно, психоделики и прочее… Но кому они нужны с такой роскошной музыкой?
— Совершенно с вами согласен, — не выдержал Дин. — Я, правда, сам больше по металлу, но…
Панолли расхохотался с таким сипением, что Сэм испугался, как бы не дошло до сердечного приступа.
— Вот мы и узнали, кто у нас нетерпеливый, — отсмеявшись, выговорил доктор. — Не волнуйтесь, Сэм, я уже подхожу к сути дела.
— Его зовут Дин, — поправил младший Винчестер. — А Сэм это я.
— Простите. Мне почему-то хочется называть Дином вас. Ладно, Сэм и Дин, ближе к делу. Мы тогда жили в загородном доме, сейчас бы его назвали коммуной. Нас было семеро парней и девчонок, — он поймал взгляд дочери. — Не следуй папиному примеру, Хизер. Времена сейчас не те.
— Я знаю, папочка, — сказала Хизер тоном подростка, которому на эту тему все уши прожужжали.
— Дело было в начале декабря… сорок лет с того дня исполняется сегодня или завтра… я тогда сидел наверху. Наверняка слушал пластинки, а может, читал что-нибудь Харлана Эллисона, Роджера Желязны или Сэмюэля Дилэни — этих гигантов научной фантастики, которым я тогда поклонялся, — он снова пригладил волосы, и стало ясно, что это просто давняя привычка. — Точно, «Вавилон-17» Дилэни. Но это неважно. Дома мы были не все: кто-то отправился в Беркли на концерт «Quicksilver Messenger Service» и остался на шоу «Grateful Dead» в «Винтерлэнде»… Или в «Матрице»? Короче, день клонился к вечеру, и все вокруг будто золотом залили. Я услышал крик и выглянул в окно, не откладывая книги, чтобы не потерять строчку. И когда я выглянул, то увидел Джанет. Мы ее прозвали «Марш Меллоу», потому что она была самым мирным и мягким человеком, которого только можно встретить. Она тогда развешивала белье… да стыдно признать, но именно девушки по большей части стирали и готовили… и она там стояла, прижав простыню к груди, и мне в голову лезло только что-то из истории Дикого Запада, вроде как жена поселенца в беде. |