Возле руки прожужжала оса. Он рассеянно посмотрел на нее. Забралась в банку с вареньем и пытается вылезти.

И я так же, подумал он, попался в ловушку сладострастия и теперь не могу выбраться.

Но нет, он, Стефан Фаррадей, как-нибудь выкарабкается. Время, нужно выиграть время.

Как раз в этот момент Розмари слегла с инфлюэнцей. Он сделал надлежащий ход — послал огромный букет цветов. Это дало ему некоторую передышку. На следующий день они с Сандрой обедают у Бартонов — день рождения Розмари. Розмари сказала: «Я ничего не предприму до моего дня рождения — это было бы слишком жестоко по отношению к Джорджу. Он столько хлопотал. Он такой славный. А когда все закончится, мы с ним договоримся».

Допустим, он ей скажет без обиняков, что все в прошлом, что он больше ее не любит? Он вздрогнул. Нет, он этого не посмеет. Она может побежать к Джорджу и устроить истерику. Она может даже прийти к Сандре. Ему слышится ее полный слез и сомнений голос.

«Он говорит, что больше меня не любит, но я знаю, это не правда. Он пытается быть верным — продолжать с вами игру, но вы согласитесь со мной, когда люди честно любят друг друга, у них не остается выбора. Поэтому-то я и прошу вас, — освободите его».

И Сандра с выражением, полным презрения и гордости, скажет: «Он может воспользоваться своей свободой!»

Она бы не поверила — разве может она поверить? Но Розмари покажет ей письма — те самые письма, которые он, надо же было быть таким ослом, написал ей. Бог знает, чего он там наворотил. Достаточно, более чем достаточно, чтобы убедить Сандру, — таких писем он никогда ей не писал…

Нужно что-то предпринять — как-то заставить Розмари замолчать. «Жаль, — подумалось ему, — что мы не живем во времена Борджиа…».

Бокал отравленного шампанского заставил бы ее замолчать.

Да, надо признаться, он так подумал.

Цианистый калий у нее в бокале шампанского, цианистый калий у нее в вечерней сумочке… Депрессия вследствие инфлюэнции.

И через стол глаза Сандры, глядящие ему прямо в глаза…

Почти год прошел — а он еще не может это забыть.

Ей помнилось ее судорожное дыхание и как потом, подняв глаза, она увидела следящего за ее взглядом Стефана…

Прочел ли он в ее глазах истину? Увидел ли он ее ненависть и ужас, смешавшиеся с торжеством?

Вот уже почти год миновал, а все так свежо, словно это было вчера! Розмари не выходит из памяти. Как это страшно! Ужасно, если человек после смерти продолжает жить в вашем сознании. А Розмари продолжает жить. В сознании Сандры — и в сознании Стефана? Последнего она не знала, но вполне допускала подобную возможность.

«Люксембург» — ненавистное заведение с превосходной кухней, вышколенными проворными официантами, роскошным убранством. И нет возможности освободиться от тягостных раздумий, постоянные расспросы докучают донельзя.

Хочется забыть прошлое, но, как назло, все пробуждает воспоминания. Даже Файрхевен потерял свою прелесть, когда Джордж Бартон поселился в Литтл Прайерз.

Кто бы мог предположить такое? Джордж Бартон всегда отличался причудами. Не такого соседа хотелось ей иметь. Его присутствие в Литтл Прайерз нарушило все очарование и спокойствие Файрхевена. Каждое лето они здесь отдыхали, набирались сил и были счастливы со Стефаном — если они когда-нибудь были счастливы.

Губы ее сжались, вытянулись ниточкой. Да, тысячу раз да! Если бы не Розмари. Ведь это она разрушила хрупкую постройку взаимного доверия и нежности, которую они со Стефаном начали возводить.

Непонятная вещь, какой-то инстинкт, заставлял ее таить от Стефана собственную страсть, ее безраздельную преданность.