Спокойно произнес:
— Нет, нет. Я не хочу ее забывать. Всегда буду помнить. Ведь прежде всего, — он запнулся, покосился в сторону, — у ее имени особый смысл. Розмари — это воспоминание. — Он внимательно посмотрел на нее. — Я не хочу, чтобы ты забыла свою сестру, Ирис.
У нее перехватило дыхание.
— Не забуду. Джордж продолжал:
— Но поговорим про этого парня, Антони Брауна. Возможно, он нравился Розмари, но не верю, что она хорошо знала его. Будь с ним осторожней, Ирис. Ты теперь очень богатая девушка.
Ирис вспыхнула.
— Тони… Антони — у него самого куча денег. Иначе зачем бы ему жить в «Клеридже», когда у него в Лондоне дом.
Джордж улыбнулся. Пробормотал:
— Респектабельность требует затрат. Кстати, дорогая, никто о нем ничего не знает.
— Он американец.
— Может быть. Если так, странно, почему за него не поручится посольство. И к нам он не заходит, так ведь?
— Ну, это понятно, он чувствует твою недоброжелательность!
Джордж покачал головой.
— Кажется, мне следует вмешаться… Хочу тебя заранее предупредить: я поговорю с Люциллой.
— С Люциллой! — возмутилась Ирис. Джорджу стало не по себе.
— А что? Я имел в виду, не тяжело ли Люцилле проводить с тобой время? Ездить по гостям — и все такое прочее?
— Да, действительно, она трудится, как бобер.
— Словом, если что не так, ты, крошка, об этом скажи. Присмотрим кого-нибудь еще. Помоложе и получше. Я не хочу, чтобы ты скучала.
— Я не скучаю, Джордж. Совсем не скучаю. Джордж пробубнил:
— Значит, договорились. Я не охотник до увеселений — и никогда им не был. А ты себе ни в чем не отказывай. Скупиться не надо.
Вот такой он всегда — добрый, неловкий, неумелый.
Правда, его обещанию или угрозе «поговорить» с миссис Дрейк насчет Антони Брауна не суждено было осуществиться; благосклонная судьба распорядилась иначе, и тетушке Люцилле стало не до того.
Пришла телеграмма от ее сына. Этот лоботряс, надоедливый, как бельмо на глазу, умел поиграть на струнах чувствительной материнской души, извлекая из этого дела неплохой гонорар.
«Можешь ли выслать двести фунтов? Положение отчаянное. Жизнь или смерть. Виктор».
Люцилла заплакала.
— Виктор — благороднейшая душа. Он знает, как тяжело его матери, и никогда не стал бы ко мне обращаться, значит, положение у него безвыходное. Не иначе. Я живу в постоянном страхе, что он застрелится.
— Не застрелится, — равнодушно проговорил Джордж.
— Вы его не знаете. Я мать и лучше знаю своего сына. Не прощу себе, если не выполню его просьбу. У меня найдутся для этого деньги.
Джордж вздохнул.
— Послушайте, Люцилла. Я пошлю телеграмму одному из моих корреспондентов, и мы тотчас же выясним, что за беда с ним приключилась. Вот вам мой совет: пусть узнает, почем фунт лиха. Ведь вы только губите его.
— Вы бессердечны, Джордж. Бедному мальчику никогда не везло…
Джордж воздержался от пререканий. Какой прок спорить с женщиной. Он лишь заметил:
— Я немедленно поручу это дело Руфи. Через день мы получим ответ.
Люцилла немного успокоилась. Двести фунтов, в конце концов, урезали до пятидесяти, а чтобы и эту сумму сократить, Люцилла и слушать не хотела.
Ирис знала, Джордж расплатился собственными деньгами, он только притворился, что продал акции Люциллы. Его щедрость восхитила ее, и она не стала этого скрывать.
Он ответил без обиняков:
— Я так на это дело смотрю: в стаде всегда есть поганая овца. |