Вы и миссис Бартон были очень близкими друзьями, вы расстались по вашему, но не ее желанию. Она угрожала, как видно из письма, различными неприятностями. И умерла весьма своевременно.
— Она покончила с собой. Замечу, вероятно, в какой-то мере я виноват. Я могу терзаться угрызениями совести, но преступления я не совершал.
— Возможно, это было самоубийство, возможно, и нет. Джордж Бартон думал, что нет. Он начал расследование — и он умер. Последовательность событий довольно красноречива.
— Не понимаю, почему вы стараетесь очернить меня.
— Вы согласны, что смерть миссис Бартон произошла в очень подходящий для вас момент? Скандал, мистер Фаррадей, положил бы конец вашей карьере.
— Не было бы никакого скандала. Миссис Бартон была достаточно для этого разумна.
— Интересно! Вашей жене известна эта история, мистер Фаррадей?
— Разумеется, нет.
— Вы совершенно в этом уверены?
— Да. Моя жена не представляла, что между мной и миссис Бартон может быть нечто иное, чем дружеские отношения. Надеюсь, она никогда в этом не разуверится.
— Ваша жена ревнивая женщина, мистер Фаррадей?
— Нисколько. Она никогда не выказывала по отношению ко мне никакой ревности. Она слишком умна.
Инспектор ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого он спросил:
— В прошлом году вам приходилось иметь дело с цианидом, мистер Фаррадей?
— Нет.
— Но разве у вас на даче нет запаса цианида?
— Спросите садовника. Я об этом ничего не знаю.
— А вы сами никогда не покупали его в магазине реактивов или для фотографии?
— Понятия не имею о фотографии. Повторяю, что я никогда не покупал цианид.
Кемп попытался еще кое-что из него выжать, прежде чем разрешил ему уйти.
Потом задумчиво обратился к своему помощнику:
— Он что-то слишком поспешно начал отрицать, что жене известно об его любовных похождениях. Почему бы это, интересно?
— Смею сказать, трусит, что до нее это дойдет, сэр.
— Возможно, но я-то думаю, у него хватило бы ума понять, если его жена находилась в неведении и он опасался разоблачения, то, значит, у него имелось еще одно основание желать, чтобы Розмари умолкла. Для спасения собственной шкуры ему следовало бы выдвинуть версию, что жена более или менее знала об его проделках, но смотрела на них сквозь пальцы.
— Смею сказать, он об этом не подумал, сэр. Кемп покачал головой. Стефан Фаррадей не дурак.
У него ясный и проницательный ум. А он настойчиво старался внушить инспектору мысль, что Сандре, дескать, ничего не известно.
— Ну что ж, — сказал Кемп, — думается, мы сможем обрадовать полковника Рейса, и если он окажется прав, Фаррадей — они оба — выходят из игры. Я буду доволен. Мне нравится этот парень. И лично я не думаю, чтобы он мог сделаться убийцей.
Отворив дверь гостиной, Стефан позвал:
— Сандра?
Она приблизилась к нему в потемках, обняла его за плечи.
— Стефан!
— Почему ты в темноте?
— Я не могла вынести света. Расскажи мне.
Он сказал:
— Они знают.
— Про Розмари?
— Да.
— И что они думают?
— Разумеется, что у меня было основание… О, дорогая, куда я тебя втянул? Я виновен во всем. Если бы можно было после смерти Розмари все разорвать… убрать прочь… освободить тебя… чтобы ты не была замешана в эту поганую историю.
— Нет, только не это… Не оставляй меня… не оставляй. |